Игорь Николаев - Там, где горит земля

«Операция. Местное обезболивание, лапаротомия, поиск перебитой артерии. Резецирование пробитых кишок. Перевязка артерии. Брюшину шить, кожу не шить. Широкая плотная повязка. Далее в палату или к священнику, в зависимости от результата».

Одежда раненого уже сгинула в одном из контейнеров для заражённых предметов. Безвольное тело лежало на теплом столе, обложенное грелками, укрытое стерильной простыней, ватным одеялом и снова простыней — все, кроме лица, рук и живота. Рана, как и ожидалось, казалась обманчиво маленькой и безобидной – самое коварное, что может быть. Привычные к бытовым травмам врачи, даже опытные, слишком часто полагались в начале войны на внешний вид крохотной ранки, не видя превращенные в фарш внутренности — пока за пациентом не приходил перитонит.

«И все же, где я тебя видел?»

— Новокаин! – скомандовал хирург, ощупывая живот раненого и прикидывая, как пойдет будущий разрез. На подносе рядом с правой рукой в готовности лежали скальпели, похожие в свете лампы на длинных узких рыб. Весь арсенал хирургии, хитрый и в то же время немудрёный — пинцеты, зажимы, ножницы, лопатки, иглодержатель. Иглы с шелком, а так же рассасывающимся шовным материалом.

Новокаин для местной анестезии, много новокаина. Бедняга и так на грани смерти, поэтому общий наркоз почти невозможен. Даже самый лёгкий может легкостолкнуть его туда, откуда возврата уже нет. Так же как, впрочем, и малейшая боль.

— Он в сознании?

— На грани.

— Документы достали?

— Документы… нет, они там…

— Бывает. Передайте в приемное, чтобы последний раз.

Скальпель был походным, эрзац, используемый для экономии настоящих. Половинка бритвенного лезвия, схваченная малым зажимом Пеана, коснулась кожи, окрашенной бледно–жёлтым раствором йода. В такие мгновения Поволоцкий всегда чувствовал суеверный страх и робость от того, что сейчас он вторгнется в храм тела и души. Но это колебание никогда не длилось дольше мгновения.

Черт побери, сколько крови… Как будто не было совершенно сумасшедшей кровопотери ещё до операции. Вокруг инструментов сновал длинный пинцет сестры–ассистента, быстро протирающей тампоном операционное поле от темно–красной жидкости.

— Аспиратор!

Громкое название для прибора из двух банок, полутора метров трубки и ящика, отсасывающего жидкость из полости. Но ничего, работает. Натощак ранило, это в плюс. Минимум пол–литра крови в брюшной полости, не считая вылившегося и впитавшегося — это в минус.

Кожа обезболена и разрезана. Теперь брюшина. Бритва рассекает напитанные новокаином мышцы без боли, но дальше куда сложнее – разрывы тканей мешают инфильтрату анестезии. Придется дать немного эфира.

Уставшие глаза совсем некстати заволокло пеленой слез. Александр нетерпеливо дёрнул плечом и опытная сестра, поняв все с одного жеста, протерла ему лицо свежим тампоном.

Разумеется, наркозные аппараты были погружены и эвакуированы вместе с незадействованным персоналом и всем лишним имуществом. Так что — маска имени господина Эсмарха, складная, образца казённого, 1886 года. Вообще‑то, она для хлороформа, но и для эфира пойдет.

— Полкубика атропина, подкожно. Эфир, совсем немного, и осторожно. Следите за пульсом.

— Сто десять, наполнение слабое.

Не слишком хорошо, балансирует на границе. Операция может убить – но только может. А непрекращающееся внутреннее кровотечение убьет гарантированно.

Теперь захваты, чтобы раскрыть края разреза и открыть доступ к внутренностям.

Всякая огнестрельная рана опаснее, чем кажется – так писал Дитерихс, и был совершенно прав. Но, конечно, лучше так, чем широкий осколочный разрыв. Хотя… похоже, здесь все‑таки не пуля.

Тихо звенели инструменты, гудел компрессор, подававший отфильтрованный воздух внутрь павильона.

Вот они, кишки, на первый взгляд – бессистемное переплетение сизых трубок с желтоватыми бляшками жира. Похоже, этот человек держал себя в форме, несмотря на возраст. Жировых отложений ровно столько, сколько должно быть у здорового мужчины лет сорока–пятидесяти – ни полкило лишнего. А вот направление раневого канала нерадостное — к печени. И ранение он получил наверняка, когда стоял, с тех пор его везли, перекладывали… канал изменился. Значит, придется в буквальном смысле перебирать кишечник. Обычно люди не представляют себе, насколько плотно «упакованы» органы в человеческом теле, как легко повредить отлаженный механизм анатомии.

И кровотечение не останавливается, заррраза…

Шум снаружи, гудение клаксона, быстрая речь. Кто‑то в белом халате и марлевой повязке просунул голову в операционный бокс, но, оценив увиденное с одного взгляда, сразу же убрался обратно, не забыв тщательно закрыть клапан тамбура. Похоже, все‑таки пришел новый автопоезд с фронта, но им сейчас займутся помощники. Как скверно… При кажущейся простоте ранения – предельно тяжелый случай. Длинный зазубренный осколок из твердой стали разделился на несколько узких фрагментов, разошедшихся в разные стороны.

Продолжаем.

— Сколько у нас крови?

— Пятнадцать доз нулевой, по восемь второй и четвертой, десять третьей.

— У этого какая группа?

— Ноль.

— Готовьте две дозы крови. И теплый физраствор для промывания готовьте, литров шесть. С риванолом.

Зажим. Ещё зажим. И ещё. Уже дважды куски исковерканного металла с бряцанием падают на металлический поднос, такие безобидные на вид. Но откуда‑то продолжает кровить, по капле… за час и даже за два по капле столько натечь не могло. Тромбировалось? Хорошо бы.

Полная ревизия кишечника. Это значит — проверить каждый миллиметр, потому что малейшая ранка может привести к перитониту. И подумать только, когда‑то все эти манипуляции делались голыми руками, без перчаток и антисептиков. А лет шестьдесят назад какие‑то умники предлагали надувать кишечник водородом и искать места прорывов с помощью зажжённой лучины [2].

Господи, благослови науку и медицину.

Ещё зажим. Должен быть третий осколок, должен, но куда его унесло‑то? Где‑то около печени. Причем, с внутренней стороны. Почки целы, ну хоть в чем‑то повезло. Хотя нет, не только. То ли пациент – тертый калач с опытом, то ли просто так карта легла, но, похоже, он ничего не ел, по меньшей мере, последние сутки. Не будет каловых масс между пальцев и, что важнее всего – в брюшине.

— Пульс сто, наполнение улучшается.

Это все переливание крови и создание запаса. Американцы говорили – «невозможно, такую систему нужно делать десять лет». А вот хренушки вам, заморские лекари. Забор крови от доноров в тысячу доз – пятьсот литров — за сутки прошли зимой. Сейчас уже почти полторы тысячи. К концу года выйдем на две.