Александр Прозоров - Вольный стрелок

— Нет! — поддернул ноги Пусильон.

— Не ерепенься, все равно придется ломать, — чуть ли не ласково попросил его Бежеваль. — Или отвечай, наконец, внятно: у тебя есть эти деньги?

— Нет! — всхлипнул паренек. — У меня ничего нет! Но я отдам, я соберу.

— Не беспокойся, нет такой необходимости, — облегченно вздохнул Бежеваль. — Не в деньгах дело. Руку проиграл — ею и заплатишь. Грузи его, Паш. Поехали.

Пусильон больше не протестовал. После признания в его душе что-то сломалось, и теперь он безвольно болтался на заднем сиденье. Из его глаз продолжали катиться слезы, но он больше не плакал. Это происходило как-то само собой, помимо его воли.

Его привезли в загородный дом, в углу двора засучили рукав, резиновым жгутом туго перетянули руку. Толстяк вернулся от дома с секатором-сучкорезом с длинными, полутораметровыми ручками. Луи покорно стоял у газона, где приказано, и даже послушно поднял руку, чтобы палачам было удобнее ее резать.

— Он совсем никакой, Этьен, — взяв секатор, пожал плечами Паша. — Ладно бы брыкался — там хоть как-то заставляешь. А тут и вовсе не по-людски получается.

— Сам проиграл, вот и не брыкается.

— Может, ты ему отыграться дашь?

— Ему играть не на что. Режь.

— А если… — Бугай что-то шепнул ему на ухо.

— Это твои деньги, — предупредил толстяк.

— Я слишком заметный, Этьен, а работать придется в городе. Он щуплый, непримечательный. Как все. Никто не опознает. Чего зря рисковать? Пусть мальчик заработает.

— Ладно. — Бежеваль забрал секатор, опуская его вниз. — Луи, ты хочешь сохранить свою руку?

Паренек торопливо закивал.

— У меня есть работа. Простенькая, но рисковая. Тысяч на пять. Сделаешь — долг будет закрыт, и пять сотен получишь сверху. Будешь потом жить, как раньше, и даже приходить в наш подвальчик. Можешь даже попробовать играть со мной еще.

— А репутация? — дернуло за язык Пусильона.

— А чего с ней будет? Если ты не прячешься и имеешь деньги: значит, смог расплатиться. Я же не садист, Луи. Не в том уже возрасте, когда куски тел и лужи крови доставляют удовольствие. Когда можно обойтись — обхожусь.

Луи наконец-то опустил руку — хотя все еще плохо воспринимал реальность и словно смотрел на себя со стороны.

— На Замковой улице есть парикмахерская, хозяйка которой не желает подписывать купчую. Нужно навестить ее и тупо шлепнуть. Ее саму, клиенток, служащих… В общем, всех, кто попадется на глаза. Чтобы это заведение закрыли раз и навсегда с длинным шлейфом дурной славы. Без контрольных выстрелов можно обойтись. Главное: побольше пальбы и крови.

— Хорошо… — произнес Пусильон, продолжая наблюдать за собой со стороны и не испытывая ни малейших эмоций.

— Только мне светиться в этом несчастном случае никоим образом нельзя, — предупреждающе покачал пальцем Бежеваль. — Чтобы никаких подозрений! Поэтому мы нарядим тебя здешним арабом в парусиновых штанах и платке, а прежде чем стрелять, крикни погромче, что она не хочет трахаться. Пусть думают, что это ее любовник завалил. Паша это дело уже запланировал, так что привезет и увезет, и все пути укажет. Паш, отведи его в дом и дай пару бутылок вина. Какой-то он странный, пусть встряхнется.

Для того, чтобы встряхнуться, Пусильону не хватило даже трех бутылок вина и всей ночи. Он так и не заснул, до одиннадцати часов глядя в окно.

Утром, после подробного инструктажа, Луи оделся в свободные серые штаны и рубашку, завязал на шее белый, в черную клетку платок и послушно лег в багажник темно-синего «Бентли».

Примерно через полчаса багажник открылся.

— Не дергайся, — предупредил его бугай. — Сейчас вколю тебе кое-что для бодрости. Чего-то совсем ты плохо выглядишь.

Паша вогнал шприц ему в бедро, выпустил лекарство, помог выбраться наружу, развернул платок, накинул его Луи на голову, расправил, завернул край через лицо, оставляя видимыми только глаза, и заколол булавкой.

Между тем, Пусильон и вправду ощутил себя намного лучше, в его душе стремительно разлилось веселье, необычайная легкость и беззаботность. Он ощущал себя ясно и бодро, как никогда, чувствовал себя всесильным и всесокрушающим, ему хотелось сорваться с места, куда-нибудь ринуться, хотелось рвать и метать…

Бугай вложил ему в руку пистолет и хлопнул по плечу:

— Иди!

Пусильон развернул плечи и решительно направился через проходной двор…

Мария Ардо как раз заканчивала укладку и даже не повернулась на звоночек, предупредивший, что дверь открылась.

— Не хочешь со мной трахаться, сука?! — крикнул кто-то за спиной.

Стекла зазвенели от грохота, ее спину что-то резко обожгло — и только тогда она наконец-то обернулась, чтобы узнать, в чем дело. Мария увидела араба с пистолетом, судорожно палящего во все стороны, в визжащих женщин и девочек, кинулась было к нему, но не дотянулась, потеряла равновесие, рухнула плечом на банкетку, перевернулась, заметила глазок видеокамеры и подумала о том, что стрелка теперь наверняка поймают. Потом она увидела длинный светлый тоннель — но думать в этот миг больше уже ни о чем не могла…

Когда пистолет перестал стрелять и только сухо защелкал бойком, убийца метнулся к двери, промчался по улочке до близкого проходного двора, распугивая оружием редких встречных прохожих, пробежал через пару ворот и ловко нырнул в закрытый багажник. Паша захлопнул крышку, быстро сел за руль, и машина, вывернув на соседнюю улицу, величаво покатилась прочь.

К тому моменту, когда полицейские и «скорые» домчались до места трагедии, «Бентли» уже одолел половину пути до усадьбы, и в половину первого Луи Пусильон уже вошел обратно в комнату, на ходу избавляясь от платка.

— Что теперь? — спросил он.

— Сиди, смотри телевизор. Вино в шкафу. Захочешь есть — на первом этаже кухня. Одежду всю снимай, сейчас отправим в печь.

— А ловко я это провернул, да? Ловко? — Химическое веселье и бодрость все еще гуляли по жилам наемника. — Быстро, четко: бац, бац, бац!

— Отличная работа, — согласился бугай, помогая ему раздеться. — Сможешь получать неплохие бабки. Но зря из комнаты все же не высовывайся. Подождем дня три. Посмотрим, что флики накопают.

— А чего они накопают?! Ничего! Никто даже понять ничего не успел! — гордо продолжал бахвалиться Пусильон. — Надо выпить. Мне надо малехо выпить. За успех!

После первой бутылки вина Луи начал успокаиваться, меньше хвастаться и метаться по комнате. А после второй — просто отключился и проспал до вечера следующего дня.

На третий день, уже ближе к вечеру, к нему заглянул Этьен Бежеваль, положил на стол пять купюр по сто евро и предложил переключить телевизор на новостной канал. Пусильон послушался — и вскоре смог увидеть себя со стороны, снятым камерой в парикмахерской. В записи можно было разглядеть только то, что нападавший был мужчиной, и то, что его лицо закрывал «арафатовский» палестинский платок.