Александр Мазин - Мастер Исхода

— Угадал, — я сунул учителю в руку завернутую в листья порцию местного шашлыка. — Угощайся.

— С удовольствием. Можно вопрос: как ты-то здесь оказался?

— Вот тот громила привел, — я кивнул в сторону Боцмана. — Знаешь его?

Говорков мотнул головой.

— Вот его знаю, — он показал на «некровного дедушку», который, восседая на чем-то вроде табурета, «дирижировал» пиршеством. — Богач местный. Очень авторитетная персона. Очень. Видел даже разок, на рынке, как он с Маххаим разговаривал. Вполне уверенно. А вот мой бабай о нем — с опаской. Я с полунамеков могу предположить, что прошлое у старикана разбойничье. Но мясо — отменное, — признал Говорков, работая челюстями. — Умеют здесь пользоваться маринадом. Еще бы вина хорошего… Или пива.

— Забудь, — посоветовал я. — Здешние земледелия не знают.

— Мы знали, — вздохнул бывший учитель. — Только-только подходящие культуры подобрали… Еще годика два — и был бы у нас злак не хуже ржи. Эх, сейчас бы хлебушка черного кусочек…

Печальные мечты, однако, не мешали Михал Михалычу потреблять и мясо, и охаянную пальмовую бражку.

— Я с девушками нашими поговорил, — сказал он погодя. — О жизни их у Маххаим…

— И?..

— Да ничего. При Маххаим они — с самого дня нападения. Почему именно они — неведомо, но первоначально было их девять. Куда девались остальные, неведомо.

— Полагаю, их скушали, — мрачно заметил я. — Видел останки…

— Не факт, — возразил Миша. — Девушки говорят: одну из мамочек увезли куда-то на ящере.

— Обед с доставкой на дом?

Говорков пожал плечами:

— Они вообще мало что видели. Держали их взаперти. Кормили хорошо. Время от времени их пользовали черные. Детки у них у всех, как ты успел, наверное, заметить, — смугленькие.

— Да я, честно говоря, и внимания не обратил. А что Маххаим? Не интересовались ими? В этом плане?

— Абсолютно. Маша вроде разок видела, как они трахаются между собой.

— Гомики, что ли?

Единственный досконально исследованный мною оборотень был скорее мужского пола, чем женского. Остальные вроде тоже.

— Может быть. А может, они просто играли. А может, они гермафродиты. Пол ведь легче сменить, чем из человека в зверя превратиться.

— Не знаю, не пробовал. Но идея любопытная.

Бесцеремонно отпихнув Мишу, ко мне подсел Боцман.

— Полегче, — предупредил я. — Это мой брат.

— Понял. Слышь, старший, давай возьмем у деда пару повозок с упряжными? Добычу сложить.

— Давай, — согласился я.

— Не против, если я ему немного железа дам? Можно бы за так взять, но нехорошо выйдет. Он ведь мне не чужой.

— Дай, конечно. Вообще, поступай, как считаешь правильным.

— Ага! — Боцман явно обрадовался.

Я потянулся к мешочку — отсыпать чешуек, но Боцман, не дожидаясь, отбыл. Зачем спрашивал?

— Деньги у него есть, — пояснил более ориентирующийся в местных взаимоотношениях Говорков. — Но, насколько я понимаю, старший распоряжается всеми средствами. В том числе и личными.

Неплохой вариант, подумал я. Для старшего.

— Какие дальнейшие планы, Володя?

— Будем собирать наших. И если получится — взбунтуем аборигенов. Против Маххаим. Но сначала — поедим и как следует выспимся. Что-то я подустал сегодня. Тяжелый был день…

Я проснулся в джунглях. В обнимку с Лакомкой, уткнувшись носом в мягкую шерсть. Как ребенок в объятиях матери. Когда я шевельнулся, Лакомка приподняла голову и тронула мою щеку языком: мол, все в порядке.

По другую сторону серой горой покоился Мишка. Лохматый бок мерно вздымался и опадал. Медведь спал.

Но как я здесь оказался? Я же был в поселке, на дружеской пирушке. Неужели что-то случилось?

Меня подбросило, будто пружиной.

Проснулся Мишка, хрюкнул недовольно. Марфа, расположившаяся у меня в ногах, вынула голову из-под крыла и сипло каркнула. Лакомка грациозно потянулась, посмотрела на меня вопросительно.

Контакт!

Наши умы соприкоснулись, и я умом Лакомки «вспомнил», как вчера пришел к ним, в смятенном сознании, «как потерявшийся испуганный котенок», долго сидел посреди полянки, обособленный, пугая мохнатых друзей своим странным состоянием, потом наконец расслабился и уснул.

Что же произошло?

Странное состояние — это скорее всего просто медитация. А вот чего я испугался?

Блок в памяти — это ведь не просто так. Защита психики. Что же было? Неужели — Маххаим?

Сумерки в джунглях — это значит, уже утро. Надо идти в поселок и выяснять.

Но если там — Маххаим?

Лакомка не чувствовала ничего. Но выразила готовность меня сопровождать.

Нет, сначала разведка.

Марфа с большой неохотой, непрерывно жалуясь на усталость и, особенно, на голод, больной курицей кое-как взлетела на ветку. Неуклюже, шумно перепорхнула на другую, повыше. Понимала, что никуда не денешься, но тянула время, как могла.

Лакомка языком черного пламени взмыла вверх, поддала лентяйке лапой.

Марфа захлопала крыльями, заорала мерзко, но взбодрилась и тяжело, зигзагами, пошла вверх.

Вернулась минут через двадцать. Доложила: Маххаим в поселке нет. Еды (в смысле — мертвяков) тоже. Ну, коли так, я могу отправиться и сам.

Ласточка не возражала. Опасности она не чувствовала.

Приятная новость: аборигены начали со мной здороваться. С почтением. Пока я дошагал до двора «некровного дедушки», меня поприветствовали человек двадцать.

На дворе у дедушки жизнь била ключом. Самого хозяина в зоне видимости не наблюдалось, зато имелся Боцман и все бравые «десятиноги». И еще человек десять мужчин, среди которых я с облегчением обнаружил Говоркова. Приятная компания бодро выпивала и закусывала. Поодаль стояли две загруженные повозки на двуногой тяге. Тяга в составе четверых голых, дочерна загорелых мужиков располагалась тут же и тоже наполняла желудки. Но — скромнее и с водой вместо выпивки.

Боцман (как и подобает атаману) заметил меня первым и полез обниматься. Разило от него, как от тазика с брагой, однако на координации могучего пирата это никак не сказывалось.

Мне мигом расчистили место, накрыли стол (чистыми пальмовами листьями), накидали мяса и рыбы, набулькали винца, щедро, в трехлитровую лохань.

Взглядом я подозвал Говоркова.

— Есть что сказать? — поинтересовался я по-русски.

— Не без того, — согласился он. — Хотя сначала я хотел бы спросить.

— Валяй.

— Зачем ты избил девочку?

Ну ничего себе!

— Сильно избил?

— Умеренно. Глазик подбит, дюжина царапин, руки в синяках…

Ну слава богу! Пустяки. Однако хотелось бы знать…

— Не в службу, а в дружбу, Мишаня, опиши мне все, что я вытворял вчера вечером.

— С вашего позволения, все-таки Михал Михалыч, — Говорков ухмыльнулся совершенно по-пацански. — Не думал, что у Мастеров Исхода бывает подобная… амнезия.