Владимир Перемолотов - Урал атакует

Костя с трудом оторвал ноги и ступил на дорогу. Сигнал клаксона оглушил его, он вздрогнул и отскочил, отбежал и уже оказался на другой стороне. Какая‑то закусочная на первом этаже высотного дома навеяла мысли о рюмке водки. Он двинулся туда.

В пропахшей жареным мясом полумрачной комнате, поскольку размерами закусочная смахивала на комнату, было шесть пластиковых столов с железными диванчиками, оборудованными кожаными седушками. Все столики пустовали, только за одним сидела молодая парочка и ворковала, точно два голубка. Коренастый парень в кожанке, с аккуратным «кантиком» на затылке, держал хрупкую девушку в сиреневой кофточке за талию и что‑то тихо и быстро вещал ей на ухо. А она тонко хихикала в ответ, приговаривая шепотом какие‑то неразличимые слова.

Костя сел подальше, заказал у дебелой блондинистой официантки сто грамм водки и фруктовый десерт. Официантка обернулась неожиданно быстро, как будто десерты и водка только и дожидаются таких, как он.

Костя выпил одним махом, сковырнул ложкой сливочно–яблочную мякоть, поднес ко рту и медленно разжевал. По телу разносилось приятное тепло. Червь, поселившийся под солнечным сплетением, когда Костя стоял под манящим окном, — этот червь рассосался, перестал точить.

Муконин не стал доедать десерт. Отсчитал боны, положил на стол и припечатал рюмкой. Затем быстро поднялся и вышел из забегаловки.

Кровь в жилах согрелась, сердце притихло, и теперь он уже легко поднялся по лестнице на седьмой этаж. И даже когда приблизился к ее двери, лишь легкая волна тронула его и отпустила. Костя прислушался. Сначала была тишина, но потом послышались какие‑то шорохи. И от этого стало теплее. Хотя он тут же засомневался: пригрезилось ли ему или было на самом деле? Наконец, он постучал.

Маша открыла сразу, словно стояла под дверью. И глаза, эти карие глаза с оттенком сосновой коры, кедровых косточек, илистого дна или бог знает чего еще, — они радостно блеснули, но тут же потухли.

На ней был уже знакомый китайский халат с розами. Тонкие брови как будто стали светлее, и лицо несколько обескровилось, а так — ничего в ней не изменилось.

— Привет, — напряженно выговорил он. — Можно пройти?

Девушка отступила в сторону. Муконин вошел.

В комнате царил слабый свет, какой бывает в сонный час. Веяло дешевым парфюмом со смесью жасмина и спирта и чего‑то еще. Все выглядело мило и уютно. Костя бесцеремонно скинул ботинки, повесил курточку на вешалку, прошел и сел на диван.

— Ты, наверно, уже не ждала? А я шел сейчас мимо, дай, думаю, зайду.

Брови Пьеро сдвинулись, Маша зашуршала халатом, села на край стула. Уставилась в сторону окна.

— Да нет, вообще‑то, не ждала, — дрогнувшим голосом тихо сказала она.

— Послушай, ты, может быть, обиделась, но я не смог в тот день прийти. Честно не смог. Обстоятельства оказались выше моих желаний.

Костя пристально глядел на нее, ждал, когда она повернется. Но Маша упорно смотрела в сторону окна.

— А может, у тебя не было желаний? — проговорила она, нервно потеребив краешек полы халата.

Он перевел взгляд на ее точеные коленки и на появившееся, более светлое, чем коленки, бедро с нежной кожей, татуированной едва заметными деревцами кровеносных сосудов.

— Ничего не имеет значения, кроме того, что сейчас я здесь, — твердо сказал Костя. — И разве ты не рада меня видеть?

Хозяйка комнаты повела плечами. Рука отпустила полу халата.

— Не знаю. Может быть. Хочешь чаю?

Она, наконец, поглядела на него, но быстро отвела глаза.

— Не откажусь.

Маша поднялась со стула, приблизилась к столику у двери и включила электрический чайник. Над столиком висел кухонный шкафчик шоколадного цвета, под шкафчиком пестрел натюрморт с фруктами, переливающийся в позолоченной рамочке, — дешевая китайская поделка.

— Я смотрю, ты тут кухоньку себе оборудовала, — отметил Костя. — Молодец, не теряешь времени даром.

Маша повернулась к нему и оперлась на столик. На ее лице появилась вялая улыбка.

— Да, надо ж как‑то выживать.

— А кто антресоль вешал? — поинтересовался Муконин.

— Ну так, слесаря вызывала.

— Понятно.

Неожиданно вторглась тишина. Он больше не знал, что сказать, и Маша не начинала разговор. Хмель уже прошел, и теперь он ясно ощущал лишь холодок, исходящий от нее, какой‑то неприятный, бередящий душу, неизменный холодок. Откуда в ней эта строптивость? Эти ледышки? Где же та страстная открытая девочка, которая, словно не успевшая улететь на юг пташка, пригрелась однажды ночью в его квартире? Но разве могло быть иначе, если он так цинично перенес ее в дом приюта? Зря, зря все затеял, лучше было вообще пройти мимо. Да только где бы взял сил? Ты ли это, волевой, уверенный в себе человек? Не ты ли кичился все время своими достоинствами? И что теперь? Сидишь тут как идиот! Косте стало вдруг обидно и жалко, что здесь все не так.

Тем временем чайник неожиданно громко зашипел, в нем забурлило, затем щелкнуло и стихло. Маша снова повернулась к столу, разлила по кружкам кипяток, бросила пакетики с заваркой.

— Тебе сахару сколько? — первой заговорила она будничным тоном. И обстановка как будто сразу разрядилась.

— Две ложки, — охотно отозвался Костя.

Встав с дивана, он дотянулся до журнального столика на колесиках и подкатил его к себе.

— Ну что, здесь попьем? — виновато спросил он.

— Да, пожалуй.

Маша принесла на столик кружки, источающие пар, затем вернулась в свою кухоньку, хлопнув дверцами, достала из верхнего шкафчика вазочку с печеньем. Выставив десерт на столик, села рядом с Костей на диван. Он еще сильнее почувствовал этот аромат дешевого жасминного парфюма.

«Странно, — подумалось ему, — зачем она надушилась? Собиралась куда‑то выйти? А я ей, верно, помешал. Или просто, от нечего делать, испытывала новую туалетную воду?»

Костя сделал глоток чая, обжегся и отодвинул кружку. Повернувшись и притянувшись к Маше, он резко взял ее за плечи.

— Послушай, я был неправ, я сглупил. Теперь я понял что‑то важное и… В общем, я завтра уезжаю из города. Это надолго и может быть очень опасно. Я не мог отправиться, не увидев тебя.

Маша закусила нижнюю губу. Глаза ее поначалу уставились в одну точку на диване, затем, когда он перестал говорить, поймали его взгляд, испугались и опустились.

— Ну что ж, теперь увидел, можешь спокойно ехать, — осипшим голосом сказала она.

— И это все? — Он не отпускал ее хрупкие плечи, она не сопротивлялась.

— А чего ты хотел услышать?

Зрачки ее поднялись и честно посмотрели ему в глаза — это кончилась тревожная рябь на пруду, и проявилось илистое дно.

— Не делай вид, что тебе все равно. — Костя отпустил ее плечи.

— А я и не делаю.