Андрей Завадский - День победы

Сделать что-нибудь еще полковнику не дали. На спину обрушился удар приклада, Беркута сбили с ног, принявшись вчетвером обрабатывать ногами. Он еще попытался подняться, даже зацепил кого-то, но тут на затылок полковника опустился чей-то приклад, и из глаз Тараса посыпались искры.

- Ублюдок, - прохрипел, все никак не в силах отдышаться, поднявшийся кое-как на ноги генерал, которого заботливо поддерживал один из бойцов комендантской роты. - Ты же сгниешь заживо, полковник! Сдохнешь в каменном мешке!

Командир бригады ушел, утащили и избитого так, что целого места не осталось, Беркута. Его погрузили в вертолет, такой же Ми-8. сам полет Беркут почти не запомнил. Уже на борту ему вкололи анестетик, на скорую руку обработали раны. Все, что было после, слилось для Беркута в меняющуюся череду лиц, надменных, злых, отмеченных печатью власти, и одновременно - страхом перед настоящими хозяевами этих краев, предпочитавшими избавляться от своих врагов руками других врагов.

Суда, как такового, не было. Просто Беркута втолкнули в какое-то тесное, затхлое помещение и прочитали ему приговор, торопливо, не отрывая глаз от бумажки с текстом. В себя полковник окончательно пришел в камере, в тот самый момент, когда тяжелая - из РПГ, наверное, не пробить - дверь с лязгом распахнулась. На пороге появился незнакомый мужчина, одетый не в камуфляж или китель, как все вокруг, а в цивильный костюм, причем явно не дешевый.

Непрошеный гость, за спиной которого маячили сразу двое конвоиров, не выпускавших из рук резиновые дубинки, прошел в тесное, сырое помещение, присев на привинченный к каменному полу железный табурет. Лежавший на откидной койке Беркут привстал на локте, вперив взгляд в незнакомца, с интересом осматривавшего скудный интерьер камеры:

- Вы кто? Что нужно?

Беркуту было безразлично все, происходящее вокруг. Просто этот парень в чистом, дорогом костюме, с дорогими часами на левом запястье, слишком сильно не вписывался в ставшее уже привычным окружение.

- У вас, господин бывший полковник, явно большие проблемы, - не представившись, произнес незнакомец. - Десять лет лагерей - это серьезно. Но, возможно, это только начало. Кое-кто из ваших бойцов уже рассказал о расстреле пленного чеченца, а это еще лет десять. А если из-под сукна достанут отчет о действиях вашей группы против террористов, когда из огневого мешка ушел целый партизанский отряд, ваше положение станет совсем скверным. Если о вашей помощи партизанам станет известно американцам, они потребуют вашей выдачи, и мы, законное правительство России, вынуждены будем поступить именно так, ведь мы же не поддерживаем террористов!

- Какого черта вам нужно?! Вы кто такой?

- Меня зовут Ринат Сейфуллин, - все же снизошел до того, чтоб открыть свою тайну, незнакомец. Фамилию эту Беркут слышал, в этом бывший полицейский не сомневался, и слышал часто. - Скажите, как вы относитесь к американцам?

- Я убивал их. Еще до того, как все началось. Выполняя приказ командования, я и моя группа из состава Двадцать второй бригады специального назначения пыталась освободить президента Швецова. Во время выполнения этой операции мы вступили в контакт с подразделением американских "коммандос".

- Ведь это была знаменитая группа "Дельта", - усмехнулся Сейфуллин. - Вы не считаете то, что произошло, ошибкой? Ведь американцы говорят, что пришли к нам с миром, протянули руку помощи!

- Протянули, ну да. А второй рукой прикармливают чеченских выродков, которые делают за янки всю грязную работу. Американцы убили двух зайцев, черт возьми. Ослабили напряженность на Кавказе, вывезя сюда самых отъявленных боевиков, и расправляются с отрядами партизан, не проливая ни капли своей крови. Я ненавижу американцев, за их двуличие, их циничность. Чеченцы хотя бы могут честно воевать, они не боятся идти в бой, не прячутся за спинами других.

- Тем не менее, вы пошли на службу новой власти, понимая, разумеется, что фактически будете служить американцам?

- Если бы я понял это сразу, ушел бы в лес. Я верил, что вы, - наконец, Тарас Беркут узнал нового министра экономики России, попутно даже не удивившись, что такой высокий чин может делать в камере следственного изолятора, - что вы будете спасать Россию, станете бороться за ее независимость, а не отдадите на откуп американцам. Я все ждал приказа, был готов обратить оружие против чужаков, и мои люди тоже ждали этого. А вы оказались просто ничтожными тварями.

- Силы были неравны, - пожал плечами Сейфуллин, нисколько не обидевшийся, во всяком случае, внешне, на произнесенные оскорбления. - И сейчас, стоит нам только дать повод, нас сметут. Американцы могут отступить только перед тем, кто силен, а мы были слабы. Что такое эти несколько бригад, пусть мы и старались оснастить их лучшим оружием, против нескольких американских дивизий, десятков тысяч бойцов, прошедших Ирак, Афганистан? Вы напрасно ждали приказа, полковник. И напрасно посчитали меня и моих товарищей трусами. Мы не были готовы послать на убой лучших людей, понимая, что их жертва лишь усугубит ситуацию. Сейчас нам дали хотя бы видимость свободы, мы можем делать что-то сами, осторожно, исподтишка, оглядываясь на американских наблюдателей. Хотя бы формально Россия еще существует. Мы воссоздавали армию, отбирая в нее лучших, кого только могли найти, копили силы. Теперь время ожидания завершилось. Мы готовы сделать свой ход. И для этого нам нужны такие люди как вы, полковник!

- Хватит называть меня полковником! Я был и остался майором Российской Армии! Что вы от меня хотите? Зачем вы здесь?

Сейфуллин встал, пройдясь от стены к стене - всего три не слишком широких шага, не самый долгий путь - затем остановился перед сидевшим по-прежнему на нарах Беркутом, взглянув тому в глаза:

- Я хочу узнать, готовы ли вы умереть, зная, что ценой своей жизни купите свободу для миллионов русских? Подумайте, не спешите, и дайте мне ответ на простой вопрос - что важнее для вас, жизнь или долг?

- Что я могу сделать? Я один, в камере!

- Вы не один! Нас много, и то, что нас не замечают, это хорошо. И у нас теперь есть оружие, способное уравнять наши шансы с врагом. И вы один из тех немногих, майор, кто способен применить его, заставив страх навеки поселиться в сердцах миллионов американцев. Если вы согласитесь, двери камеры откроются для вас. Я дам вам это оружие. Но, скорее всего, этот бой станет последним для вас и для тех, кто захочет быть с вами.

- А если я откажусь? Сольете компромат на меня американцам? Чтобы они меня судили, как пособника террористов?

- Вы можете отказаться, и тогда останетесь в этой камере. Ничего не произойдет. Никто не сдаст вас американцам, вас не станут устранять, как опасного свидетеля. И, возможно, через десять лет, выйдя на свободу, вы сможете вернуться к нормальной жизни. Вот только кто может знать, будет ли в том мире, что строят чужаки на руинах нашей родины, место для такого как вы.