Александр Козин - Кремль 2222. Край вечной войны (сборник)

Наутро настойка была готова. Я попытался заставить Костю её выпить. Он меня оплевал ею с ног до головы, но половину всё же выпил. Это хорошо. Значит, выживет.

В течение пяти дней я мучил его невкусной едой, приготовленной то из нео, то из руконога, то из хоммута. Хоммут ему понравился больше всего – им он не плевался особо. А после еды я заливал ему в рот настойку.

На шестой день он очухался. Утром, когда я вновь собирался накормить Костю, он открыл глаза, взглянул на меня и закричал. Он хотел было вскочить с кровати, но я положил свою большую лапу на его плечо и прижал вниз. Костя начал вырываться и колотить меня по руке. Я хотел ему все объяснить, сказать, что вставать ему нельзя, но не мог. И просто показал на листья зубуха, присосавшиеся к его груди. Бунтарь успокоился, лёг, но не сводил с меня испуганного взгляда.

– Ч-чёрный Страж, – наконец прошептал он, что-то поняв.

Я кивнул и протянул ему панцирь руконога с супом из его бывшего хозяина, горячий, только что приготовленный. Но Костя отрицательно покачал головой. Пришлось рыкнуть, держа панцирь в вытянутой руке. Костя понял, что лучше не отказываться от предложения, и через «не хочу», кривясь, съел весь суп. Я забрал панцирь и положил его на старый, ветхий стол. С этого же стола взял маленькую стеклянную бутылочку, в которой был травяной настой. Бутылочку я ещё давно нашёл под землёй, когда охотился на хоммутов. Решил, что пригодится. Вот, пригодилась.

Костя взял бутылочку и понюхал её, не сводя с меня глаз. Как же он сильно сморщился!

– Это та самая гадость, что я пил каждый день? – спросил он.

Я кивнул.

Костя левой, свободной, рукой зажал нос и до дна выпил настойку.

– Фу, пакость какая! – раненый бедолага очень смешно скривил лицо.

Я улыбнулся. Наверное, страшно, когда перед тобой стоит чёрное здоровое существо и лыбится во все сорок зубов.

Вечером листья зубуха отпали с груди Кости. Рана затянулась, и на её месте остался небольшой шрам, который окружали два кольца маленьких красных точек – следов от зубок листьев. Когда зубух отпадает, зубки остаются в коже. Через какое-то время они сами рассасываются. Это длится от нескольких часов до суток.

Теперь больному можно было отправляться домой.

Эти дни, что он лежал у меня, я хоть и не мог поговорить с ним, но был рад, что забочусь о старом друге. Жаль только, не знает он, что я – это его друг, Демьян. Хотя, стоп! Как я мог забыть про наше старое ритуальное рукопожатие?

Я подошёл к кровати и вытянул по направлению к Косте сжатый кулак. Он посмотрел сначала на мою лапу, затем на меня. По его глазам я понял, что он напуган и удивлен, даже дёрнулся немного, когда я резко подскочил к нему с вытянутой лапой. А я ухал, кивал на нее, старался как мог, чтобы он понял и вспомнил наш ритуал.

Наконец мой друг медленно поднял дрожащую руку, сжатую в кулак, и коснулся моего кулака. Затем я быстро разжал лапу и протянул ему раскрытую ладонь. Костя положил на нее свою руку. Я сжал её несильно и улыбнулся, взглянув в глаза друга. Он сидел ошарашенный, что-то тихо бормоча себе под нос. Потом замолчал, громко сглотнул и спросил дрожащим голосом:

– Дёма?

Я улыбнулся и кивнул.

Он отшатнулся назад.

– Нет, быть этого не может… Я же видел, как ты… Поле… Демьян…

Я заметил, как у него по левой щеке покатилась слеза. Я тоже не выдержал и пустил слезу. Ни разу за все три месяца, что я был этим существом, мне не было так плохо, как сейчас.

– Я каждый день молился за твою душу, Дёма! Я думал, потерял друга. А друг оберегал нас всё это время.

Костя говорил без умолку. А я всего лишь кивал ему, да ухал и лепетал, размахивая руками. И, кажется, он меня понимал. Наверняка он понимал меня. Мы ведь с детства вместе. Помню, как я язык обжег горячим чаем. Неделю немой ходил. За это время Костя научился понимать меня без слов по одним только жестам.

Так мы и беседовали до самой ночи. Потом я склонил голову набок, положив ее на сложенные ладони. Это значило, что пора спать. Затем я зашагал на месте, ткнул пальцем в товарища и попытался сказать: «Кремль». Но вышло только что-то типа: «Кхрррм». Но он меня понял.

– Ты хочешь, чтобы мы сейчас легли спать, а потом я пойду в Кремль?

Я ткнул в него пальцем, потом в себя и кивнул.

– Вместе?

Я опять кивнул.

– Смотри, на стене, кажется, Владимир из дружины! – крикнул Костя, когда мы подходили к воротам Кремля.

– Стоять! Вы кто? – донеслось сверху.

– Владимир! Это я – Константин. А это, – он указал на меня, – Чёрный Страж. Он спас меня. Вылечил.

– Мы думали, ты умер там!

– Нет, не умер. Открой ворота. Мы войдём.

– Не могу. Не велено мутантов пускать.

– Но это Демьян! Помнишь, я говорил, что он несколько месяцев назад в Красном Поле умер? Так не умер он. Просто стал таким.

Неужели меня пустят обратно домой? Сомневаюсь. Ратмир не такой великодушный, чтобы пускать мутировавших воинов в свой дом. Даже если эти мутировавшие воины до сих пор помогают Кремлю в борьбе с другими мутантами.

– Подожди немного, сейчас я позову Ратмира. – Владимир исчез из виду.

Вооружённые часовые наставили на нас луки, арбалеты и копья.

Спустя короткое время на стене появился Ратмир.

– Здравствуй, Константин. Рад, что ты жив! Мы посылали поисковую экспедицию за телами, но никого не нашли.

– Проехали, – буркнул Костя. Похоже, я оказался прав тогда. Труп его товарища мутанты сожрали раньше, чем пришла экспедиция.

– Мне сказали, что Чёрный Страж – твой друг, – произнес Ратмир. – Но ты знаешь правила, мы не можем позволить порождениям Последней Войны жить вместе с людьми.

– Но!..

– Никаких «но»! – оборвал Ратмир. – Либо ты заходишь без него, либо уходи с мутантом.

Чего тут думать? Костя не станет выбирать между мутировавшим товарищем и женой-красавицей. Он не сможет выжить в опасном мире без защиты. Я-то сильный, я смогу. А вот он – нет. Гордый он, чтобы постоянно скрываться за моей спиной. И здешняя кухня ему не по вкусу. Другое дело стены Кремля, защищающие людей от опасности, и Варвара, которая всегда готовит что-то вкусное.

– Кстати, Костя… Тут дело такое. Скончалась Варвара твоя два дня тому назад, – с жалостью сказал Ратмир.

Костя побелел. Глаза как-то странно округлились.

– Скончалась?.. – повторил Костя, будто стараясь убедить себя в смерти любимой жены.

У меня сжалось сердце. Варя, рыжеволосая красавица, с ее голубыми-голубыми глазами. Костя любил ее больше жизни.

– Как? – раздался глухой голос моего товарища – Как это случилось?

– «Комок», Костя, – спокойно сказал Ратмир. – Это был «комок».

Неужели она была больна «комком»? Я слышал, что у человека, заразившегося этой болезнью, в горле воспаляется какой-то нерв. С каждым днём он становится всё больше и больше, пока человек просто не задыхается. Это очень мучительная, но относительно быстрая смерть. Мучения наступают на третий день болезни, когда из-за «комка» становится больно глотать еду и воду. Больному приходится отказаться от этого и морить себя голодом и жаждой. На седьмой день «комок» разбухает, полностью перекрывая дыхательные пути. Затем человек катается по кровати, держась руками за разбухшее горло, и глотает воздух, пока не придет смерть. Тело подлежит немедленной кремации, чтобы не заразился кто-то ещё.