Уильям Сандерс - Очаги сопротивления

— И вот теперь вы пришли исправить ошибку. — В комнате, казалось, стало холоднее. — Здесь будете, или где-то в другом месте?

— Вы о чем? — в глазах у коротышки, похоже, мелькнуло искреннее недоумение. — А-а, вон что… — Он вальяжно рассмеялся. — Конечно же. А я-то думаю, что за вид у вас такой, знаете, как у подсудимого на московских процессах. Вы уж меня простите: я в самом деле не подумал, какой это все эффект может произвести на человека в вашем положении.

Он снял очки и начал протирать толстые линзы кусочком фланели. Взгляд его без очков казался пустым и странно беззащитным.

— Поверьте мне, 318-й, ни у кого нет намерения вас ликвидировать. В пору, когда индивидуальность едва ли имеет какую-то ценность, вы очень даже ценная персона. Если бы выяснилось, что с вами за время пребывания здесь что-нибудь случилось… В сущности, если у вас есть какие-то жалобы на болвана-времешцика, что начальствует в этом заведении, скажите слово, и он отправится у меня в какую-нибудь самую Богом забытую дыру — у меня есть кое-какие на учете.

— Даже так? — 318-й сел прямо; облегчения отчего-то вовсе не ощущалось. — У меня почему-то присутствует ощущение, что это мало чем связано с широким официальным признанием моей беллетристики. Или даже с моим давно исчезнувшим юношеским обаянием.

— Великого секрета в этом нет, 318-й. Мне казалось, вы уже догадались. — Гловер снова надел очки, розовым безымянным пальцем подтолкнув их на переносице. — Проект, как я говорил, продвигался без вас, и работа, которую вы хотели остановить, вступила в чрезвычайно важную стадию..

— Те фокусы с дементностью, слабоумием? Они все еще продолжаются? — 318-й, искренне озадаченный, поскреб лысую макушку. — Я, признаться, думал, эту идею давно выдоили уже дочиста, до последней смрадной ее капли. Либо опомнились и отбросили ее вовсе.

— Э, нет. За последнее десятилетие мы… — Гловер, похоже, передумал распространяться дальше. — Скажем так: налицо некий замечательный прогресс, новые замыслы — вы представить себе не можете, 318-й, но вскоре сами убедитесь.

— И вы ждете, чтобы я, вот так, вернулся к работе? На вас? — 318-й яростно тряхнул головой. — Ну уж, нет! На хер вас! — рубанул он, сам себе дивясь, — И кобылу, на которой прискакали.

«И когда это я успел так расхорохориться? — мелькнула мысль. Ведь минуту-то назад, как подумал о смерти, так чуть было не слил из пузыря в штаны. Понятно, знай он хотя бы примерно, как я на все эти новые „замыслы“ отреагирую, то глядишь, и не дожил бы до сегодняшнего дня, но все же…»

— Ну уж, ну уж! — Гловер дугой возвел свои едва заметные брови. — Такие грубости! Поднабрались словес от прирученного своего неандертальца? Да, да, — самодовольно кивнул он, — нам известно о Ховике. В каком-то смысле он причастен к вашему воскрешению. В этом лагере с недавних пор недопустимо участились случаи побегов; при таком обороте расследование проводится автоматически. Прямым вопросом, естественно, являются сообщники сбежавших, что в данном случае обернулось информацией о пожилом человеке под номером 318; номер, на который ФЕДКОМ отреагировал несколько странно. Кое-кому стало любопытно… Ну, и вот он здесь я, а вот вы.

— Ага, — у 318-го даже дух слегка приподнялся. — Так Ховик в бегах?

Гловер пожал плечами.

— Пока, насколько мне известно. Но это так, к слову. Место ему было вовсе не здесь, как вы, несомненно, знаете. Рано или поздно его выловят и уничтожат — продержаться долго ему не хватит ума, но даже если и не поймают, какая разница!

— Вот как? Я думаю, вы его недооцениваете. А там еще и Джо Джек Бешеный Бык, и, возможно, другие — однако, всемогущее ваше Управление, сдается мне, что-то начинает с недавних пор терять имидж. Получается, с дырой оно, полицейское наше государство?

Колкость Гловера якобы не задела.

— Система не обязательно должна быть непроницаемой, 318-й. Государство должно обладать силой, такой, чтобы простой житель боялся с ним шутки шутить — и, конечно, шуток таких мы, судя по всему, не наблюдаем? Народ — стадо трусов, — деревянным голосом изрек Гловер. — И вы считаете, какой-то распоясавшийся чех сплотит вокруг себя повстанцев? Девяносто девять процентов населения по стране таких, как Ховик, боятся куда сильнее, чем свое правительство. Более того, это фактически одна из причин, почему народ выбрал Администрацию.

— Что есть, то есть, — пробормотал 318-й. — Во всяком случае, я раз уже сказал, на меня в своих планах не рассчитывайте. Если мне место в тюрьме, оставьте меня здесь, среди честных пулеметов и колючей проволоки; я предпочитаю это место зверинцу, который вы именуете свободным обществом.

Выпуклые рыбьи глаза медленно мигнули.

— Свободным? Боже ты мой, 318-й, что за экстравагантная мысль! — Голос звучал как у учителя, излагавшего основы своего предмета способному ученику и наткнувшемуся вдруг на необъяснимый барьер в понимании. — Я понимаю, вы долгое время находились в изоляции, но не может же быть, чтобы вы так искаженно оценивали ситуацию в стране. В конце концов, заключенные постоянно обновляются, и маленький отряд осведомителей коменданта докладывает, что вы вызнаете у них сведения — исподволь, но умело. Вы безусловно знаете о проблемах с жильем и топливом, нехватке продовольствия…

— Нехватке практически всего, за исключением численности населения…

— Совершенно верно. Галопирующая инфляция и отчаянная безработица, от которой едва-едва уберегает ряд затяжных локальных войн, успевающих отсасывать какой-то процент молодого мужского населения из низов. Русские уже давно могли бы пройтись маршем по этой стране, не будь у них самих полнейшего развала… И вы говорите о свободе? — Гловер неожиданно рассмеялся; принужденные сухие звуки удивительным образом контрастировали с невинно гладким, румяным лицом. — О, заверяю вас, эта нынешняя шайка атаманов-разбойников — будто из прошлого века перенеслись — и вояк-буйволов никогда не выведет страну из тупика. Не говоря уже о том новоиспеченном паяце в Белом Доме, который все еще считает, что во Вьетнаме мы проиграли в наказание за легализацию абортов и преподавание теории Дарвина в школах; но пока что они делают то, для чего и предназначены. Мы держим их, чтобы они обеспечивали порядок, пока мы делаем свое дело, а когда настанет время, посмотрим, как распорядиться этой Администрацией.

318-й недоуменно прикидывал, как могло прийти на ум сравнивать Гловера с рыбой-телескопом. Скорее пиранья, прикинувшаяся забавы ради.

«И Бог ты мой, — размышлял 318-й, — он же бесконечно выше, чем я себе представлял. Говорить такое в этом месте, без всякой опаски…»

— Что ж, — сказал он вслух, — прошу извинить. Я принимал вас за какого-нибудь средней руки чиновника из Управления. Как вы выразились, был в изоляции от текущих событий.