Андрей Левицкий - Новый выбор оружия

– Дурак ты, Химик, – сказал я начинающему наливаться синевой небу, – и помрешь дураком. Пусть и образованным.

С тяжелым (будь проклята наша с Пригоршней жадность!) рюкзаком за плечами я начал спуск, постоянно ожидая, что окажусь в камере или в подвале. Но Зона, наигравшись, видимо, решила меня отпустить. Я бросил рюкзак на асфальт и сиганул следом, на этот раз приземлившись почти без синяков.

И тут же услышал выстрелы.

И, почему-то, паническое кряканье. Никогда не думал, что утки могут издавать звуки, полные ужаса, орать так. Стрелял точно Пригоршня и точно из дробовика. Бабахало знатно, отражаясь от стен. Радость от удачного спуска еще бурлила в крови, эйфория булькала пузырьками, щекотала в носу, и я не сразу понял, что происходит.

А ведь вряд ли Никита решил от нечего делать поохотиться на уток. Да и дробь у него такая – от птицы только перья останутся и кровавые ошметки…

А вот подключился пистолет-пулемет Энджи. Значит, плохо дело, на них напали.

Подхватив рюкзак – спина отозвалась резкой болью, плечи предупредили, что больше со мной ничего общего иметь не хотят, – я, задрав ствол винтовки в небо, побежал к друзьям.

Ну как – побежал… Насколько это вообще возможно в Зоне. Щедро разбрасывая гайки и каждую минуту ожидая «телепорта». Двигался я строго вдоль забора, сторонясь свисающих ржавых мочалок мха и периодически притормаживая. Когда я наконец-то обогнул пятиэтажку, пальба прекратилась.

Из-за угла я выглядывал осторожно, будто там меня поджидал полк военсталов со служащим военкомата во главе: а вы служили, уважаемый Андрей Нечаев? Уклоняемся? Добро пожаловать в армию, солдат!

Энджи и Пригоршня стояли спина к спине. Рюкзаки валялись у их ног. Вокруг – перья. И прямо перед сталкерами замер тритон-переросток.

Думаю, нет в нашей стране человека, ребенком, не ловившим тритонов. Забавные такие ящерки, мелкие, с палец, головастые, со смешными наростами жабр по обеим сторонам черепа, приплюснутыми мордами. Водятся в пруду. У некоторых еще вдоль хребта – гребень. Этакий водяной дракончик…

Но тварь, прущая на сталкеров, в аквариум не поместилась бы, разве что сдать ее в океанариум на вакансию акулы.

Было в тритоне-переростке метра три длины. Лапы заканчивались изогнутыми когтями, пасть открывалась на манер крокодильей, верхняя челюсть была подвижной, и усеивали ее острые зубы самого хищного вида. Унизанный шипами хвост молотил по земле.

– Аааа! – выразился Пригоршня. – Он, падла, бронированный!

А Энджи вдруг опустила оружие и шагнула к тритону. Я так обалдел, что не стал стрелять в мутанта.

– Хороший, хороший, – бормотала девушка, протягивая руку ладонью наружу, как собаке, – хороший, славный мальчик!

Белые, с крапинками зрачков, тупые глазки тритона настороженно уставились на нее.

– Ути, какие мы красивые! Какие мы замечательные! Тритон! Ко мне!

Огромная ящерица, конечно, не завиляла хвостом, но подползла, косолапя, к Энджи и обнюхала ее ладонь.

– Кто у нас тут шалит? – строго спросила девушка. – Это кто у нас тут хулиганит?! Плохая ящерица!

И шлепнула тритона по носу. Ящерица присела, вид она имела виноватый. Девушка быстро глянула на меня и одними губами прошептала:

– Стреляй.

Только тут я вспомнил про артефакт, вызывающий доверие к Энджи у людей и мутантов. Вроде бы, он забирал взамен время жизни.

Особо не раздумывая, я всадил пулю в глаз тритона. Он дернулся и затих, рухнув к ногам девушки.

– Андрюха! – заорал Пригоршня. – Брат! Живой!

Кроме трупа мутанта, во дворе базы обнаружилось несколько тушек уток – основательно покоцанных картечью, но все-таки пригодных для жарки. Никита собрал их, поясняя:

– Не мутанты, свежее мясо.

Я вспомнил сцену с кабаном-мутантом и глистами, и меня передернуло. А вот Энджи обрадовалась: соскучилась по неконсервированному мясу.

– Шустрый, сука, – объяснил Никита, кивая на тритона, – за утками гонял. Во двор ввалился, я – стрелять, а он уворачивается, что тот Нео, в глаз не попадешь. По туловищу лупишь, картечь отскакивает. Броня, блин. Вот Энджи и пошла его обаять.

Глаза Никиты светились любовью. То ли артефакт подействовал, то ли он уверился в правдивости Энджи. Я коротко пересказал свои приключения и резюмировал:

– Двигаться будем вдоль забора. Аномалия выросла. Пойдем в домик, что у вертолетной площадки.

– Что-нибудь новое узнал? – поинтересовалась Энджи.

– Узнал, – согласился я. – Во-первых, Зерно существует. Во-вторых, оно было нужно амерам, а значит, пригодится и нам: не верю я в добрые намеренья заокеанских друзей. Я, конечно, не патриот, но родной стране только хорошего желаю. Государство у нас, правда, хреновое, но страна-то – неплохая, да и народ вполне себе. Не хочется, чтобы американцы все развалили и нам демократию принесли, вроде как в Ирак. Обязаны мы, друзья, узнать, за чем натовцы охотятся. И перехватить это.

Пригоршня согласился искренне и радостно, Энджи – после некоторого раздумья и с натяжкой. Конечно, ее-то только лекарство от рака интересует. Кстати, хотел бы я, чтобы оным лекарством Родина завладела.

Нет, еще раз нет: я не патриот. Ни с большой, ни с маленькой буквы. Я не люблю государство, в котором вырос, не признаю «демократию», презираю правительство. Я просто считаю, что нашей стране нужно позволить встать с колен, а заокеанские друзья шанса не дадут.

Ворота базы хлопали на ветру, но тритонов-переростков из них не лезло.

Вообще тихо было на базе НАТО. Кстати, а куда подевались аккуратные американские аналитики, заседавшие в зале с пластиковыми стульями? Все население огромной базы, где проводились неудачные эксперименты по превращению людей в желдаков, то есть, суперсолдат? Где ученые, сталкеры, охрана? Куда люди-то подевались? Пригоршня и Энджи провели на базе всего полчаса, но я-то бродил дольше. Для них самым ярким переживанием стала встреча с шустрым тритоном, лопавшим уток, для меня – проект SEED, Зерно.

Как всякий житель бывшего СССР я не доверял закрытым разработкам, проводившимся в тюрьмах. Особенно если при этом ставили эксперименты на людях.

– А как думаете, – озвучил я вопрос, – куда они все делись?

Энджи поняла и ответила:

– Ушли, наверное. Сам же видишь, база пустая, брошенная. После Изменения ушли.

– Из-за «телепорта»? – продолжил я.

– Да нет, про «телепорт» они давно знали.

Ага. Хорошая осведомленность. Я-то в курсе, что аномалия старая, относительно безвредная, и что хитрые натовцы научились ею пользоваться, а может быть, даже приспособили под свои нужды: время экономить, в пространстве быстро переноситься. Но Энджи откуда это знать? Спрошу – ответит «от дяди Вика», и не прикопаешься. Поэтому озвучивать вопрос я не стал, просто отметку на память сделал.