Энди Фокстейл - Компиляция. Введение в патологическую антропологию

— Ну, допустим, призвал тебя Мессия. Пришел ты. Служить стал. Сколько времени служить-то нужно, чтобы вознестись?

— Служение наше днями не измеряется. Один раз встав на путь Духа Божьего, ты никогда с него не сойдешь. Даже там, в небесном уделе. Мессия говорит, я скоро вознесусь. По меркам прежней жизни я служу в Обители три месяца. — ответил Енох.

«Все сходится,» — рассчитал Тим. Однажды он украл телевизор. Телевизор был старый, работал паршиво и почему-то показывал лишь один канал. «Дискавери». Пока телек окончательно не сгорел, Тим, сам того не осознавая, много чего нахватался. Теперь вот вспоминал. Передача называлась «How to survive?». В числе прочего в ней говорилось о том, как долго можно прожить без пищи и воды. Сроки были поменьше, но учитывая чудодейственные свойства шняги, которую потребляли тутошние братцы, можно было дотянуть и до трех месяцев.

Внезапно Тим осознал весь чудовищный масштаб происходящего в Обители. Осознание пришло в образах. Тим представил себе фабрику смерти замкнутого цикла. Тим увидел длинный конвейер. Один за одним на ленту конвейера всходили люди. С виду вполне нормальные. Лента конвейера проходила сквозь расположенные на равных расстояниях друг от друга никелированные сверкающие сооружения цилиндрической формы. Внутри сооружений находились хитрые агрегаты, что-то вроде огромных соковыжималок. Но это были очень деликатные соковыжималки. Каждая из них отбирала у человека свою, строго определенную долю соков. Жизненных сил. Соки стекали по прозрачным трубам в циклопических размеров автоклав, в котором кипела своя занятная работа. Соки обезличивались, стерилизовались, выпаривались, спрессовывались в бумагу и выползали из автоклава сквозь узкую щель в его корпусе хрустящими свежеотпечатанными ассигнациями. Конвейер подносил до суха выдоенного человека к последнему цилиндру, выдавая на выходе завакуумированные куски грудинки, окорока, шейки, оковалка… Специальный автомат маркировал эти куски, наклеивая на них этикетки с надписью: «Expiration date — eternality» …

Тиму стало не по себе. Причем не столько от красочности и реалистичности представленной им картины, не от тошнотворной жути, которую она навевала, сколько от неожиданного открытия в себе умения мыслить столь объемно и ярко.

«У меня есть фантазия…» — ошеломленно констатировал Тим. Тим мотанул головой, стряхивая видение. Образы исчезли, но тяжелый, ощущаемый физически осадок все еще колыхался где-то в области желудка. С трудом подавив рвотные позывы, Тим обратился к Еноху с совсем уж пустячным вопросом:

— А если бы посылку получила баба?

— Ангел правой руки однажды обмолвился, что есть еще одна Обитель. Для сестер. Мы сочетаемся с ними на небесах… — Едва договорив, Енох вдруг поперхнулся и закашлялся. Потом кашель перешел в низкий протяжный хрип. Глаза Еноха подернулись мутной пеленой и стали стекленеть. В его горле что-то клокотнуло, затем две напористых, но коротких струи ржавой коричневой сукровицы вырвались из его ноздрей. Тщедушный ручеек той же сукровицы вытек из уголка рта. Легковесное тело покачнулось и медленно, словно перышко, ни малейшего звука не издав, упало на бетонный пол.

— Эй, ты чего?! — крикнул Тим и вскочил на ноги, позабыв о своих ушибах. Тим склонился над Енохом и попытался нащупать биение сонной артерии на его шее. Пульса не было.

— Типа, вознесся братец… — вслух сказал Тим самому себе — И что теперь делать?…

«Валить!» — подсказал ему внутренний голос.

Тим направился к двери, которая, как он думал, выводила прямиком на улицу. Дверь оказалась заперта. Снаружи. Тим метнулся к следующей. И эта оказалась задраенной. Оставался Грот предварительных мистерий. Тим проследовал к нему. Пихнул дверь ногой. Та, натужно скрипнув на давно не смазывавшихся петлях, медленно отворилась.

«Интересно, — подумал Тим — комнатенка-то, наверно, запретная. Но не закрыта почему-то… Хотя эти торчки, небось, и помыслить не могут, что можно вот так вот зайти… Оно им, по ходу, и не нужно.»

В гроте было значительно светлее. Там оказалось окно, выходящее на задний двор. На окне — вертикальные жалюзи. Сквозь них-то и пробивался солнечный свет. В стене напротив Тим увидел дверь черного хода. В замочной скважине торчал ключ. Тим облегченно выдохнул: «Уф-ф-ф!»…

Тим вступил в грот и огляделся по сторонам. Вдоль стен располагались открытые стеллажи, на полках которых были упорядоченно расставлены всякие химические приблуды. Колбы, реторты, перегонные кубы. Банки-склянки с реактивами, названия которых Тиму ни о чем не говорили.

«Ничего себе! — оценил ситуацию Тим — Нормальные предварительные мистерии! Значит, прямо здесь свое зелье и гонят. А чего стесняться при такой-то крыше?».

Перед окном стоял основательный рабочий стол с обитой жестью столешницей. На столешнице находились две газовые горелки и пресс-папье с треугольным флажком. На полотнище флажка Тим разглядел собственное имя.

Тим подошел к столу. Под гнетом пресс-папье лежала записка. Тим отодвинул пресс-папье и взял в руки смятый листок. Нарезанные из газет буквы слагали текст. «Как в триллере» — усмехнулся Тим.

«Привет, Тим! Меня хотели заставить играть на пианино. А меня заломило. И слуха нет. Тем более, у нас с тобой незавершенное дельце. Джон До.» — прочел он. И в ту же секунду почувствовал, как кто-то, абсолютно неслышно подкравшийся сзади, положил руку ему на плечо. Тим резко обернулся. Джон До, целехонький, как будто и не было разнесшего его на молекулы взрыва, но все такой же мертвый, с выпученными шариками-глазами, с багровой странгуляционной бороздой от веревки на шее стоял перед ним. Стоял и лыбился.

— Бля, тебя еще здесь не хватало!!! — заорал Тим, ринувшись к черному ходу. Ключ повернулся легко и уже через миг Тим, сверкая пятками, улепетывал по тесному, заваленному мусором переулку. Вопреки его ожиданиям, нового взрыва не последовало.

Любопытство и лукавство движут цивилизацию. Любой качественный скачок в ее развитии обусловлен либо случайным открытием некого революционного принципа, ставшим следствием того, что какой-то полуидиот-полугений влез-таки в трансформаторную будку с табличкой «Не влезай, убьет!» (причем без всякой осмысленной цели, да еще и жив остался по нелепой случайности), либо намеренным долгоиграющим введением человечества в то или иное заблуждение. Любопытство и лукавство в некотором роде антагонисты. Но чаще всего действуют сообща, поскольку и то, и другое прекрасно осведомлены о кумулятивном эффекте, который они способны произвести. Чем больше в мире лукавства, тем оно очевидней. Не для всех, но для некоторых. Пусть немногочисленных. Но и этих жуков-короедов вполне достаточно для того, чтобы успешно подточить деревянные сваи, на которых покоится такая же бревенчатая лачуга современного им мироустройства. Чем очевидней лукавство, тем острей любопытство короедов. Чем острей и настойчивей их любопытство, тем изощренней и убедительней лукавство системы. Не важно, что пересилит в конечном итоге. Победившее любопытство, утвердившись на вершине пищевой пирамиды, неминуемо начинает лукавить. Ровно с той же степенью настойчивости и изобретательности. Стимулируя подрастающих короедов на новые подвиги и свершения.