Кирилл Клеванский - Колдун. Земля которой нет

– Привели? – спросил некто. В его голосе слышались предвкушение и отвращение.

– Да, старший малас, – с достоинством ответил Правый.

Задвижка с громким хлопком встала на место. Вскоре заскрипели замки и заскрежетали тяжелые петли. Дверь открылась, и я зажмурился от резкого света. Когда же мне довелось открыть глаза, то я увидел перед собой старца – никакое другое описание не подошло бы этому мужу. Он выглядел очень старым – у меня мелькнула мысль, что дуновение ветра способно стереть его в труху. Кожа местами казалась почти прозрачной, но ее полностью покрывали черные пигментные пятна, сверкающие на желтом пергаменте. Старец был невысокого роста, примерно мне по грудь, но его тонкие, как ветки куста роз, руки даже с виду тверды, словно Харпудов гребень. Он опирался на обычную палку, но один лишь взгляд на этого человека говорил о том, что своей палкой он пришибет тебя быстрее, чем ты сумеешь подумать о том, как сбить его голову с плеч. Редкие белесые волосы собраны в тугой хвост, а зубы редки и желты, как кость мертвеца. Но все же благодаря глазам со стальным отливом старец не казался развалиной, а внушал безмерное уважение.

– Старший малас. – Левый поклонился.

Старец не обратил внимания на второго стража и повернулся ко мне. Руки сами собой до белых костяшек сжали рукояти сабель. Я сделал шаг назад, разрывая дистанцию.

– Сойдет, – хмыкнул древний воин. В том, что некогда он был им, сомнений не возникало. – Заходи, халасит, а вы проваливать немедля.

Я все еще морщился, слушая речь, разбавленную нелепыми окончаниями, но все же понял, что «халасит» – это обращение ко мне любимому. Не знаю, ругательство это или нет, но в такие моменты спорить не с руки. Я спокойно сделал шаг вперед. Когда же мне посчастливилось обернуться, Левый и Правый уже понуро плелись обратно, бросая взгляды на закрывающуюся дверь.

Старик легко и непринужденно закрыл эту адскую створку и жестом указал мне дальнейший путь. Через пару шагов я очутился в просторном помещении, до отказа забитом людьми. На скамейках, точнее, на обычных сбитых лавочках, сидели полуголые мужчины. Как на подбор высокого роста, телосложения олимпийских атлетов, с грозными, но спокойными глазами. Все они занимались одним и тем же – натирали тела каким-то белым песком, разминались и подбирали себе доспехи. А доспехов здесь было превеликое множество. Однако в этом множестве не усматривалось ни одного металлического. Только кожаные, тканевые и какие-то то ли латунные, то ли медные. В общем, то еще барахло.

Глаза заслезились от мускусной вони пота, но ладони цепко держали сабли. Несмотря на то что стали в доспехах не имелось, у каждого из собравшихся здесь мужиков наличествовало оружие: длинный боевой нож, копье, пика, алебарда, боевой топор, молот, шестопер, боевые рукавицы, классический бастард и даже сабля. Каждый из полусотни был вооружен, а учитывая их узловатые мышцы, бугрящиеся, подобно кипящей воде, стальные канаты жил и минимум жира, можно было смело предположить, что пользоваться они им умеют.

В игривых плясках теней, отбрасываемых чадящими факелами по периметру помещения, я ощущал себя, словно в казарме Первого имперского легиона – самых отчаянных, самых прославленных и самых страшных рубак от Закатного до Рассветного морей. И это было страшно.

– Старший малас, – встал один.

– Старший малас! – тут же зазвучали голоса тех, кто заметил старца.

Спустя секунду все уже поднялись на ноги и поклонились моему сопровождающему. Тот вновь хмыкнул, обнажая провал практически беззубого рта. Махнул дланью, дозволяя сесть, а потом повернулся ко мне. Со скептицизмом окинул взглядом мою фигуру, пощупал плечи и предплечья, взглянул на кисти и ладони, а потом ткнул в сторону доспехов.

– Выбирай. – С этими словами он удалился куда-то во тьму, но, почти скрывшись из виду, обернулся и добавил: – Все равно не помогать.

Когда помещение покинул некто «старший малас», я несколько напрягся, ожидая, что, как обычно, новенького станут пробовать на зуб. Но этого не произошло. Народ вернулся к своим занятиям. Кто сидел, прикрыв глаза и сложив руки на коленях, другие подтягивали завязки брони или высоких сапог на мягких подошвах, иные натачивали оружие, последние старательно натирали руки белым песком. На магнезию он похож не был, слишком крупные гранулы, но, видно, назначение то же.

Покачав головой, я подошел к стенду с бронью. Стянув с себя рубаху, тут же напялил льняную подкладку. Она плотно прилегала к телу и обещала, что доспех не съедет во время резкого маневра. Далее я прошелся вдоль деревянных подставок. В итоге выбор пал на обычный кожух с клепками по плечам и бокам. Меня привлекло то, что тесемки были сбоку, а значит, если кожух будет разрезан внутрь, я всегда смогу его скинуть, дабы он не стеснял движения. Практичность – главное правило наемника в бою.

Напялив легкий кожаный доспех, я стал выбирать обувку. Арена наверняка посыпана песком, следовательно, жесткая подошва будет только стеснять шаг и нарушать равновесие. Я скинул свои ботфорты и стал внимательно осматривать те, что стояли на своеобразном стенде. В итоге выбор пал на мокасины с высоким голенищем. Такие не дадут песку попасть внутрь, но и не станут мешать при резком уклоне или уходе с линии атаки. Штаны я оставил свои – шаровары, купленные в Амхае, алиатском порту.

Закончив с амуницией, я протиснулся сквозь ряды атлетов и подошел к бадье с белым песком. Тщательно натер им ладони, запястья, лоб и шею. Ладони – чтобы рукояти не скользили от крови, запястья – традиция «Пробитого золотого», армии, где я служил, так сказать, на удачу. Лоб и шею – чтобы пот не заливал глаза и не разъедал тело.

Когда же и с этим было покончено, развязал тесемки простеньких ножен, положил руки на гарды и несколько раз подпрыгнул. Ничто нигде не хлопало, не дребезжало и не соскальзывало. Значит, все в порядке. Ну, не считая того, что мне придется биться если не на смерть, то за жизнь, – согласитесь, такая перспектива мало радует.

Присев на скамью, попытался немного поспать. Это у меня получилось, и вскоре разум заволокла сладостная дрема…

Очнулся я сам, без всяких команд. Да и сложно не прийти в себя, когда душу раздирает рев турбины, за который я принял трубное звучание горна. Полсотни мужей встали, подняв оружие, сверкая броней и напесоченной кожей. Лица их были направлены к противоположной стене, где не было ни факелов, ни стендов, ничего, что наличествовало в этом помещении. Из этого я сделал простой вывод, что это вовсе не стена. Поднявшись, я переместился в самый конец очереди. Меня все так же не замечали – вернее, замечали, но не обращали особого внимания.

Вот и второй низкий гул горна, в этот раз разбавленный протяжным скрипом цепей, стягивающихся под давлением ворота. Я верно догадался – недавняя стена стала раздвигаться, напоминая огромную крышку сундука, в котором заперли пятьдесят одного бойца. Сквозь шум и треск я стал все отчетливее различать крики и гвалт толпы, аплодисменты и топот ног о каменную кладку арены, смех и улюлюканье. Удивительно, но это лишь разгоняло бой сердца, заставляло жарче пылать кровь, бегущую по жилам.