Генри Лайон Олди - Рубеж. Пентакль

Недолго вышло. И до половины допить не довелось, как окликнули. Негромко так, растерянно:

– Коля, ты?

Взглянул… Эге!

Дивчина – красивая, в жипсах, понятно, в помаде-косметике. Только не на жипсы я смотрел. Рука левая, левое запястье… Точно! Браслетик из бусин, а бусины-то все черные.

– Коля, ты? – повторила уже с тревогой. – Зачем пришел?

Пригляделась – да и осеклась. Встал я, пиджак одернул.

– Не ошиблась, – говорю. – Николай и есть. Другой только. Коле твоему брат двоюродный.

Изменилась она лицом, ладонью браслетик черный закрыла.

– Не мой он вовсе, Колька. А что ты – не он, мигом поняла. С ним бы я и разговаривать не стала, с мальчишкой!

Кивнул я, соглашаясь. Не стала бы, а заговорила ведь! И не от скуки – с волнением. Предупредить хотела, не иначе.

Вот и славно!

– Коктейль тебе взять? – спрашиваю. – «Театральный» который? Или лучше того, что взрослые пьют?

Отхлебнули мы коньяка «Арарат», улыбнулась мне дивчина.

– Марина я. А ты смелый, Николай, раз сюда, в «Гандэлык», пожаловал. Место такое, что через одного пускают, а уж выпускают одного из дюжины. Похоже, видал ты виды! Давай я тебя Ником звать буду, чтобы с Колькой не путать.

И браслетик свой погладила ненароком. Испытывает она меня, что ли?

– Ник – имя славное, – соглашаюсь. – Есть такая страна Шотландия, там Ником кого попало не кличут. Заслужить такое требуется. Правда, не из Шотландии я, поближе слегка.

И глиняную пчелку на стол кладу. Хитро сделана, словно живая. Дунь – улетит! Досталась мне еще от деда, а тому – от прадеда. А уж где ее вылепили, в какой печи обожгли, того и прадед не ведал.

Поглядела дивчина Марина на знак нашего ковена, сжала губы.

Поняла? Кажется, да.

– Вижу, и вправду храбрый ты хлопец, Ник. И обычаи наши знаешь. Колька – не тебе чета, сопляк он и трус. Если помогу, возьмешь к себе? Надоел мне этот город, и Велиар надоел. Неправильно здесь все!

– Олена жива? – перебил я. – Где она?

Кивнула дивчина, в сторону посмотрела, туда, где вход-выход.

– Обряд завтра. Значит, жива. А вот где она, один Велиар знает и еще хлопцы его. Только они не скажут, и никто не скажет. Кольку-то по всему городу ищут, даже в село ехать собираются, где дед его живет.

И я отвернулся, чтобы Марина усмешки моей не приметила. Собираются? Ну, пусть себе, поглядим, чего будет. Соскучился Ярчак мой без дела! И остальным добрая встряска не помешает.

– Отчего же Велиар такую власть забрал? – интересуюсь между тем, коньяк прихлебывая. – Если командированный он, так по обычаям вести себя должен. А тут обряды всякие, безобразия не по чину. Кто он такой, чтобы порядки заведенные нарушать?

Задумалась дивчина, долго молчала. Наконец вздохнула.

– Ладно, расскажу. Но помни: если Велиар узнает, и моя кровь завтра прольется, и меня голой на пентаграмме распнут. Слушай… Появился он три года назад и сразу хлопцев собирать стал. Вначале сказками про древние культы головы морочил, а потом и открылся. Все, сказал, по-новому будет. Раньше за душу золото обещали, а я, мол, чего получше предложу – власть. Над всеми власть. Хочешь – над дивчиной твоей, хочешь – над братом родным, а хочешь – над целым городом. Но за это вы мне до смерти верными быть должны…

Долго рассказывала, пришлось мне еще по стопке «Арарата» брать. Слушал я, на ус мотал, а сам на часы поглядывал. Разговорчивая она, Марина, только не так здесь что-то…

Или, напротив, все как надо движется?

– Дело ясное, – киваю. – Зачем души по одной выманивать, когда можно всех скопом кровавым обрядом связать? И тратиться нет нужды, и без контракта обойтись получится. Выдумщик ваш Велиар!

– Не мой он! – заволновалась дивчина, ближе придвинулась. – Не хочу больше! Он ведь, Велиар, не просто души выманивает, он ногами по душам нашим топчется. Лена твоего Кольку любит, по-настоящему любит, вот Велиар и решил над ними власть свою показать. Мол, не отдашь ее – сгублю, на страх прочим… А ты меня, Ник, отсюда забери, понравился ты мне. Пригожусь я тебе, и всем вашим пригожусь!

Сладко говорит! И рукой, которая с браслетом, к моей ладони тянется.

Не отдернул. Жду, чего дальше будет. Тут и занавеска бамбуковая дернулась, что вход-выход прикрывала.

Здоровеньки булы!

Трое. Пиджаки кожаные, взгляды тяжелые. Вошли, оглянулись. Мол, что вы здесь делаете, добрые люди? И – прямо к нам. Встала дивчина Марина, на меня кивнула:

– Двоюродный брат Колькин. Сельский ковен, знак пчелы. Берите, ваш!

И мне улыбается:

– Говорила же, что пригожусь, Ник!

Встал и я. На хлопцев кожаных поглядел, затем на нее, затейницу. Усмехнулся в ответ.

– Это я тебе сейчас пригодился. А после, глядишь, и ты мне понадобишься. Тогда и сочтемся.

Кожаные дивчину в сторону отвели, пошептались. К столику шагнули.

– Ник ты или не Ник, пчела – не пчела… Велиар разберется! Сам пойдешь или под руки повести?

Пригляделся я. Справные они хлопцы, конечно, только и мы кое-что умеем. Сейчас показать – или погодить чуток?

А народишко кругом, даром что молодежь жипсовая, бравая, в дверь – шасть! Лишь бамбук зашуршал китайским голосом, из справочника товарища Мао. Ровно Святая Троица им, атеистам-сатанистам, во славе и мощи явилась – стриженная «под полубокс», с кулачищами пудовыми. Ну и ладно. По свободе и дышится легче.

Вдохнул я полной грудью.

Узел галстука подтянул, чтоб на удавленника больше смахивать.

– Вот что, – говорю. – Под ручку я с девками хожу, когда весной женихаюсь. А ваш девичник самое время по телику показывать. В передаче «Человек и закон». Обождите минутку. «Арарат» допью, и отчалим.

Главный кожан, у которого затылок складками, рот открыл: возразить. Не захотел, значит, чтоб двоюродный Колька свой коньячок, честно купленный, допил.

Ну и зря.

У них в «Гандэлыке» фирменное блюдо подавали: вареники. С мясом, с творогом, с картошкой и грибами. Мы в селе больше вишни любим, под чарку, но сейчас не до жиру: чем богаты, тем и лепим. Так что моргнул я в адрес кухни, слово шепнул правильное. Мой пращур Пацюк-запорожец, мир его буйному праху, самолично из гроба раз десять подымался – внуков-правнуков обучить. Оставит домовину, к хате шасть и топочет ночью.

Дети, мол, в школу собирайтесь, нетопырь пропел давно.

Короче, моргнул я, шепнул, на пол харкнул, а для верности глазом наискось повел. Со значением.

И дал залп из всех орудий.

Вареники славные на кухне уродились. Таким снарядом пасть заткнуть – раз плюнуть, два шкваркой шваркнуть. Особенно если сперва в сметану, даром что кефиром развели, бедолажную. А потом прямой наводкой, как бывало на Курской дуге, южней Обояни.

Первый хорошо пошел, второй еще лучше. Нет, не фельдмаршалом Манштейном кожан оказался – фельдмаршал куда как дольше оборону держал. Скис атаман. Складчатый затылок синевой налился, пальцы-сардели горло дерут. Хрипит хлопец, губами плямкает. Только зась, дедов кляп хрен проглотишь, шиш сблюешь.