Владимир Ралдугин - Викториум

— Прицел на двести, — скомандовал Кестнер. — Товьсь! — Фельдфебель рядом со мной повторил приказание.

Я поднял маузер, выставил на прицельной планке двести метров. Перехватив левой рукой запястье правой, навел ствол на здоровенного башибузука с мясницким топором.

— Целься! — прозвучала вторая команда. — Первая шеренга, залпом… Пли!

Выстрел моего маузера потерялся в треске десятков винтовок. А вот револьвер Негодяева гаркнул так сильно, что перекрыл, казалось, весь залп.

Первые ряды несущихся на нас башибузуков рухнули, как подкошенные. Несущиеся за ними бежали прямо по трупам и раненым, топча их.

— Вторая шеренга, залпом… Пли!

Снова и я, и Негодяев нажали на спусковой крючок вместе с остальными. Треск винтовок. Валятся на землю те, кто только что бежали по трупам. Теперь уже бегут по ним.

— Первая шеренга!

Треск винтовок.

— Вторая шеренга!

Десятки башибузуков валятся под ноги товарищам.

Вот уже и по нам палят. В основном с седел. Не слишком метко. Но падают солдаты в белых гимнастерках. Стоящие рядом встают теснее. Плечом к плечу. Сомкнутым строем.

— Прицел на сотню!

Я поспешил перевести прицельную рамку на пистолете.

Последние метры башибузуки пробежали так стремительно, будто у них крылья за спиной выросли. Многие то и дело останавливались. Вскидывали к плечу винтовки — и стреляли в нас. Может, и не слишком метко. Но с такого расстояния промахнуться было сложно.

— Штыки примкнуть! — кричу я следом за Кестнером. Кричу вместо убитого левантийской пулей фельдфебеля. — К рукопашной товьсь!

Убрав планку, я расстрелял последние патроны в маузере. Посылал пули прямо в перекошенные лица башибузуков. Когда опустел магазин, я сунул пистолет в кобуру. Выхватил саблю. Как раз вовремя.

На меня налетел башибузук, вооруженный прадедовским копьем с бунчуком. Я отступил на полшага, пропуская мимо остро отточенный наконечник. Рубанул изо всех сил по древку. Быть может, во времена прадеда этого башибузука оно бы и выдержало сабельный удар, но прошло слишком много лет. Наконечник вместе с добрым куском древка отлетел в сторону. У башибузука в руках остался только кусок дерева. Он попытался закрыться им от второго моего удара, но не успел. Клинок моей сабли распорол ему шею. На грязную куртку хлынула кровь.

Бегущий следом за ним башибузук оттолкнул умирающего товарища. Бросился на меня. Я прикончил его. Но на его место, словно в сказке встал следующий. Потом еще один. И еще. И еще.

Я лихорадочно отбивался от наседающего врага. Нас теснили к лагерю все сильнее и сильнее. Выстрелов почти не было. Звенели клинки. Я размахивал саблей, укладывая одного башибузука за другим. Но вот уже и размахнуться ею как следует не удается. Слишком тесно вокруг. Так и сверкают наконечники копий и клинки кинжалов.

А палатки за спиной все ближе.

Санитары оттаскивают к ним раненых. Туда же волокут патронный ящик.

Растревоженные пороховой гарью и запахом крови обычно спокойные волы мычат на всю округу.

Я сам не заметил, как драка переместилась в лагерь. Мы деремся уже среди палаток.

Штабс-капитан Петр Бойков в бой не вмешивался. Он не любил убивать и калечить людей. Он был врачом и инженером. Он знал, что в экспедиции Радонежского толкового хирурга не имелось. Инженерному батальону врачей не полагалось. А в роте Кестнера был только фельдшер да пара санитаров. И потому место в медицинской палатке занял штабс-капитан Бойков.

Сбросив форменный китель, надев поверх нательной рубахи кожаный фартук хирурга, Бойков встал к столу. Раскрыв чемоданчик, он взялся за дело.

Работы было много. Бойков не успевал справляться с чудовищным потоком раненых. А их становилось все больше. Фельдшер на входе едва поспевал сортировать их. Половина отправлялась сразу за палатку. А это значит, на кладбище.

Через полчаса работы Бойков стал похож на мясника. Руки в крови уже не по локоть. Кровь на маске. С ней Бойков не расставался даже когда оперировал. Раненый солдат, добровольно исполняющий обязанности фельдшера, то и дело стирал брызги крови с линз.

— Передохнули бы, вашбродь, — участливо сказал ему как-то фельдшер. — Этак у вас руки скоро затрясутся.

— Не затрясутся, — не поворачиваясь в его сторону, бросил ему Бойков. — Уберите его. — Он оттолкнул мертвеца. — Следующий.

Но тут в палатку ворвались трое. Двое загорелых в грязных халатах. Третий одет поприличней — с длинной бородой, выкрашенной хной. Именно он и закричал что-то на одном из левантийских наречий. Понимать его было необязательно.

Все трое вскинули винтовки. Прицелились в лежащих рядом раненых. На них бросился фельдшер, но, получив удар прикладом, рухнул прямо на своих товарищей. Именно это спасло всех. Всего несколько мгновений, что нужны были штабс-капитану Бойкову, чтобы достать нож с прямым клинком.

Первый удар рассек горло старику с крашеной бородой. Кровь хлынула тому на халат. Второй удар — и падает грязный башибузук. Он продолжает улыбаться, а на горле его проступает вторая, кровавая, ухмылка. Третий, отвлекаясь от раненых, вскидывает винтовку. Даже успевает взвести на курок. Но Бойков вовремя отбил ствол винтовке вверх. Пуля пробила потолок палатки — ушла в небо. Бойков развернулся, усиливая удар, и всадил нож в горло третьему башибузуку по самую рукоятку. Тот кашлянул, пачкая кровью бороду, и рухнул на колени.

Бойков выдернул нож. Быстро очистил его от крови левантийца. Вернулся к столу.

— Поднимайтесь, — бросил он фельдшеру, увидев, что фельдшер сидит на земле рядом с ранеными и пытается прийти в себя. — Следующего давайте! Скорее! Смерть не ждет!

Генерал Радонежский ворвался в битву на коне. Быстрые удары его сабли разили башибузуков одного за другим. Радонежский в одиночку сумел удержать нападение врага между двумя палатками. Не дал башибузукам прорваться к волам и здоровенной повозке, в которой находился «Святогор».

Он не сошелся в сабельной схватке с Черным Абдуллой. Но и без этого успел накрошить достаточно конных башибузуков. Взмахи его сабли разили левантийцев одного за другим. Зажатая в искусственной руке, которая была куда сильнее живой, она срубала башибузуков одним ударом. Некоторых, особенно невезучих, разваливало буквально до седла. Две половины такого вот башибузука падали по разные стороны от коня.

— Стреляйте в него! — кричал Абдулла. В тесноте сражения сам он не мог добраться до русского паши. И был вынужден командовать из тыла. — Убейте Бориса-пашу!

Застучали выстрелы. Но пули словно не брали Бориса Радонежского. А клинком до него не добраться. Слишком умело он обращался с саблей. Белый мундир генерала окрасился кровью.

Пуля сбила с головы генерала фуражку. Другая щелкнула по искусственному плечу. Третья чиркнула по сапогу, закрутив шпору-звездочку. Четвертая сорвала эполет. Пятая ожгла кожу под густой бакенбардой. Но ни одна не коснулась тела генерала. Как будто тот был заговоренный.