Владимир Куницын - Личный враг князя Данилова

Лемешев был неплохим профессионалом. Задержанный может говорить на первом допросе все, что ему вздумается. Мешать не надо — надо помочь разговориться.

— Майор Лемешев, особый отдел дивизии. Так, стало быть, вы из дворян?

Данилов немного изумился, глядя на симпатичного офицера. Светловолосый майор с усталыми темными глазами располагал к себе.

— Конечно, наше родовое княжеское имение находится под Дорогобужем.

Теперь удивился Олег. И даже не тому, что только ненормальный может сказать такое офицеру НКВД. Раз решил прикинуться психом, то это как раз будет правильной линией. Особиста удивило другое.

— Простите мое любопытство, ваше сиятельство, но насколько я понимаю, оно находится на берегу Днепра, на левом берегу. Недалеко от Дорогобужа со стороны Вязьмы?

— Нет, майор! Это имение графа Истомина. Наше на другом, правом берегу. Недалеко. Если переплыть Днепр, то всего две версты. Но если ехать через мост в Дорогобуже, то все пятнадцать будет.

А вот это уже почти повергло Олега в шок. Ведь все верно. Но три четверти выпускников его факультета — исторического факультета университета — этого не знают. Кто же перед ним? Немецкий парашютист с легендой умалишенного? Зачем ему такая точность в исторических подробностях?

— Понятно, князь. Да вы садитесь! — показав на стул около стола, предложил майор. — А что у вас там произошло с лейтенантом?

— С кем?

— С тем офицером, которым вы разговаривали только что…

— Офицером? — в голосе слышалось явное удивление. — Разве это офицер? Быдло!

Лемешев ждал, ему интересно, что будет дальше.

— Что ж, раз он офицер, то тогда мне придется пристрелить его на дуэли!

— Насчет быдла, — совсем тихо проговорил Олег, — я с вами абсолютно согласен, ваше сиятельство. Только вам не стоит говорить это. А стреляться… Разве император не запретил дуэли?

Данилов молчал. Конечно, запретил. Но здесь совсем другой случай! Как можно еще наказать подлеца, поднявшего руку на штаб-офицера?

— Скажите, князь, а вам ничего не кажется здесь странным? — палец, казалось бы, механически щелкнул выключателем настольной лампы.

— Как вам сказать, господин майор… Конечно, кажется! Я даже не знаю, из каких вы войск. Вроде офицеры, а одеты… Такую ткань солдатам дать стыдно. Кивера — это насмешка над головным убором. На сапоги посмотреть — безрукий сапожник тачал.

Майор НКВД и историк в одном лице внимательно смотрел на Данилова. Историк понимал, что человек, сидящий напротив него, абсолютно точен в словах, ни одной фальшивой ноты. Наверное, именно так и вел бы себя настоящий кутузовский адъютант каким-либо чудом оказавшийся сейчас в кабинете. Майор НКВД старался понять — зачем? Для чего нужна такая абсолютно точная игра? И не находил ответа.

— А вот этого, — Николай коснулся абажура лампы, — понять не могу. Как же оно там горит? Ни дыма, ни запаха.

Он помолчал немного, задумавшись, и продолжил:

— И вот что еще… когда на поляне… — Данилов запнулся, — я потерял сознание, была зима. Точно помню. А сейчас лето. Верно? Не ошибаюсь?

— Верно. Лето!

— Я так долго был без памяти?

Лемешев пытался понять, что стоит за этими словами, но не мог разобраться. А этого он очень не любил. Если не угадаешь ходы противника, то непременно проиграешь!

— Боюсь, что довольно долго, князь! Давайте сделаем так, вы сейчас вернетесь в госпиталь и ляжете в постель. Мне нужно определиться, что будем делать дальше. Прошу вас, ничему не удивляйтесь и не задавайте никаких вопросов. Договорились?

Олег стоял у кровати второго из найденных в лесу мужчин. Позавчера он осматривал его и обратил внимание, что дыхание было очень редким. Теперь же лежащий перед ним человек дышал значительно чаще.

— Вы не сможете долго прикидываться, раз пришли в сознание. Рано или поздно захотите есть и пить, — по-немецки произнес майор.

Пауза длилась долго. Наконец раздался приятный негромкий голос:

— Вы можете говорить по-русски. А вообще вы правы.

Мужчина сел на кровати. Свет, пробивающийся в узкое окно, создавал в комнате серый сумрак. Это усложняло задачу, но майора трудно смутить.

— Вы немец?

— Нет!

Лемешев сосредотачивался на нюансах голоса, стараясь ничего не пропустить.

— А кто вы?

— Русский. Лев Каранеев.

От майора не ускользнула крохотная, практически незаметная пауза перед ответом.

— Тоже барон?

На это раз пауза была значительно ощутимей.

— Кто барон?

— Вы. Как и ваш друг.

— Мой друг? Какой друг? Простите, не понимаю. А сами вы кто?

— Майор Лемешев! — на этот раз Олег решил пропустить упоминание об особом отделе. — Я имею в виду того человека, которого нашли вместе с вами.

— Последний человек, которого я помню, пытался убить меня. Причем безоружного.

— В лесу на поляне?

— Да, майор, именно там.

Голос ровный, пауз нет. Так мог бы говорить человек, который действительно пережил подобное приключение.

— А вы не вспомните, когда вас пытались убить, шел дождь?

— Конечно нет! Было очень холодно и снегу по колено.

Ответ уверенный, словно так оно и было на самом деле. Получается, они заранее сговорились про снег. Здесь поговорить они не имели ни малейшей возможности. Или? Олега даже прошиб пот от мысли, — а вдруг и правда была зима? Да нет! Конечно, сговорились! Черт, какие только мысли не лезут в голову от недосыпа. Но вот что понять Лемешев не мог. Нажраться какой-нибудь дряни, чтобы на несколько дней потерять сознание, это можно, наверное. У немцев отличные химики. Только зачем? Они хотят, чтобы их приняли за сумасшедших? Но не похожи! Олегу как-то приходилось иметь дело с сумасшедшими.

Разговор не прибавил ясности, но майор не сдавался.

— Хорошо. А скажите, почему он не убил вас?

— Не знаю, может, он тоже впал в беспамятство.

— Как и вы? А от чего?

— Не знаю.

На это раз голос выдал говорившего. Врет! Хорошо, попробуем с другого конца.

— А почему он пытался вас убить?

— Кажется, перепутал с кем-то.

— Разве это основание, чтобы убивать? А с кем?

Мужчина молчал. И Лемешев почувствовал, что сейчас из него можно выжать нечто очень важное, приближающее к разгадке.

— Так с кем?

— Он решил, что я лазутчик.

— Немецкий?

— Почему немецкий? — в голосе искреннее удивление. — Французский!

Лемешеву хотелось заорать. Да, этот человек врал! И не однажды! Но сейчас, анализируя голос, майор готов был дать голову на отсечение, что последняя фраза произнесена абсолютно искренне. Мало того, его хваленая интуиция, которая помогла на четвертый день войны в Минске на вокзале выхватить из огромной толпы троих диверсантов, говорила то же самое.

С трудом справившись с собой, особист ровным голосом произнес: