Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 2

Две блестящие неровные дорожки катятся из Таниных глаз по щекам. И я понимаю, что плачет она не из-за дикого моего вида, а из-за непоправимости того, что натворила судьба, когда-то не позволившая нам быть вместе.

Восемь лет неумолимо и навсегда разделили нас. Не знаю, как прожила она эти года и как умудрилась попасть на Риту со своим неоперабельным в ту юношескую пору пороком сердца.

Может, медики Земли уже перевели этот вид порока в разряд операбельных?

Но зато я знаю точно, что прилетела она с мужем. Наверняка он сидит в этом же зале: добровольцев на Риту посылают только супружескими порами. Во избежание драм и трагедий. По земным представлениям…

Много ли знают там о причинах наших трагедий?

В то же время прилететь сюда Таня могла только из-за меня. Она всегда была равнодушна к далёкой планете Рита и воспринимала её лишь через мой интерес. Что же иное могло заставить её просочиться сквозь мелкое сито в лагерь астронавтов «Малахит»? Историей литературы — главной Таниной страстью — удобнее заниматься на Земле. Но кто-то, видимо, рассудил, что на Рите нет пока литературоведов. И, значит, надобно послать!

А тут уже бегает среди смуглых мальчишек племени купов темноглазый мой сынишка Вик, записанный в городской метрике как Виктор Тарасов. И в геологической палатке — моём бунгало! — управляется с нехитрым хозяйством тихая послушная и ласковая Лу-у — дочка вождя купов. На неё метрика в Городе пока не заведена…

Наверняка всё это Таня успела узнать. Если Женька Верхов был на их корабле, она просто не могла не расспросить его. Ведь мы трое учились когда-то в одном классе!

Прекрасные печальные глаза Тани смотрят на меня с экрана одновременно с нежностью и ужасом. И пухлые губы доброго человека, которые когда-то я так любил целовать, чуть-чуть шевелятся, что-то шепчут. Я резко поворачиваю регулятор громкости и слышу её шёпот, не слышный в том зале никому:

— Шур, милый, что с тобой? Как ты дошёл до этого, милый мой Шур?

Как я до этого дошёл?

Ну, что ж… Постепенно вспомню и расскажу…

А кое-что не смогу рассказать. Невозможно. Только вспомню…

Море между двумя материками я пересёк в самом узком месте — над проливом, который в разговорном языке уже именуется «проливом Фуке». Когда-то неутомимый геолог Жюль Фуке, первый «чистый» путешественник этой планеты, первым «перескочил» здесь с нашего материка на Западный. Это был «прыжок» в полсотни километров — от наших Северных гор до безлюдного серого плато, которое ограничено полосой остроконечных снежных пиков с севера и ожерельем голубых прохладных озёр с юга.

— Пока делать там нечего! — сказал Жюль, вернувшись в Нефть.

Так, по крайней мере, поведали когда-то мне в Нефти Джим Смит и Вано Челидзе, прилетевшие сюда с Жюлем на первом звездолёте — «Рита-1».

И больше никто туда не летал. Ведь даже если бы что-нибудь полезное там и сыскалось, пока нет порта, пока нет флота, добывать это полезное нереально.

Вторым полетел туда я. Мимоходом. Потому что задерживаться на пустынном плато не собирался. Действительно, делать там нечего. Просто Совет не рекомендовал долго идти над морем. Флота нет, и, случись что, спасать сложно. Вертолёт на воду не сядет. Местные моря мы пока вынуждены «перепрыгивать» над самыми узкими проливами.

В общем-то смерти я не боялся. После гибели Бируты чего мне бояться? Но и не искал специально. Другим хлопот много… Да и никуда не денется… Успею…

Достигнув нагорья, я резко повернул на юго-юго-запад. Собственно, так поворачивала береговая линия. Но идти решил не над самым берегом, а западнее, так как приземляться предстояло в племени отнюдь не морском. От моря его отделяла почти сотня километров. И я только мечтать мог в отдалённом будущем как-нибудь, когда появятся у нас свой порт и свой флот, перебазировать это племя на морской берег, сделать его «морским народом». Сколько ещё лет до этого?.. Если жив буду…

Прохладные голубые озёра были так же безлюдны, как и серое нагорье. Много островов и тучи разноцветных птиц увидел я на цепи небольших озёр, нанизанных на узкую, извилистую речку. Но ни одного огонька, ни одного человека и никаких его следов!

За озёрами проскочила почти неизбежная в таких ландшафтах полоса тёмно-зелёных болот, а за ними — необозримые леса во все стороны, без конца и края.

Игольчатая зелень хвойных лесов быстро разбавилась весёлой светлой зеленью лесов лиственных. Видимо, основная масса хвойных осталась севернее озёр и нагорья. Поначалу лиственные кущи казались островками в хвойном море. Потом стало наоборот.

Шёл я на максимальной скорости ранца, и вот уже в лесах подо мной промелькнули первые нежно-зелёные проплешины лесостепи. Зоны тут сменялись очень быстро. Видимо, следствие стабильного климата, без особых капризов погоды.

По данным спутников, за лесостепью, безо всякой полосы пустынь, начинались те субтропики, где мне и предстояло стать «богом». Ни севернее ни восточнее «моего» племени спутники не обнаруживали ничего жилого.

Однако человека я увидел раньше, чем предполагал.

Точнее, не человека, а цепочку людей, которые целенаправленно текли через лес в том же направлении, в каком летел и я.

Пришлось сбросить скорость и понаблюдать.

Люди с густыми тёмными гривами мелькали между деревьев, бегом пересекали полянки, скапливались на опушках перед проплешинами лесостепи и затем, будто набрав некую критическую массу, прорывались через проплешины тонкими, прямо прочерченными струйками.

Достав из кармашка на поясе бинокль, я стал разглядывать цепочку людей с большой высоты. Их было три десятка, и, судя по всему, шли одни мужчины, налегке, только с оружием: луки, копья, суковатые палицы на плечах. Торопились они явно не с охоты, а на охоту — в тёплые края. И, значит, жили в более холодных. Об этом же свидетельствовали и мохнатые шкуры не только на бёдрах, но и на спине, на груди. Этакие мешки с дырами для головы и рук.

Однако в прохладных северных лесах этого материка спутники не засекли ни одного селения.

Откуда же взялись эти охотники, которые явно шли не домой, а из дому?

Меня они не заметили: ни один не поднял головы — видимо, далёкий стрёкот моего ранца показался им не более чем странным криком птицы. Но шли они не за птицами. Пернатой дичью были полны озёра, оставшиеся у них далеко за спиной.

И опасности сверху, похоже, они не ожидали. Потому и не придали значения далёкому незнакомому звуку.

Вечное правило: мы видим только то, что понимаем, а чего не понимаем, того в упор не увидим. И видеть не захотим.

До «моего» племени этим охотникам оставалось топать ещё больше суток — со стоянкой, понятно, и ночлегом.