Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 2

На рассвете в селении поднялся переполох. Разгневанные брошенные мужья собрали погоню. Марат сообщил об этом в Город, и приготовленный для молодожёнов вертолёт тоже отправился на поиски. Но охотники-ра, неплохие следопыты, настигли беглецов раньше. Похоже, заморские «друзья» Марата на первом же привале привычно насиловали свою добычу. С них озлобленные мужья снесли головы нашими топорами. А вернувшись в селение, видимо, снесли и голову Марата. Подробности этого пока неизвестны. Обезглавленные и брошенные у кострища в лесу трупы урумту вертолётчики нашли и привезли в Город.

Как выяснилось, бежали «женихи» строго на северо-восток, будто на родном материке — из селения ту-пу. Откуда мы их и забрали… Видимо, по звёздам ориентировались неплохо. А что судьба забросила их на другой материк, — понятия, похоже, не имели. Их путь был направлен к нашему пустынному и холодному Плато Ветров. В этом углу на Западном материке и находились их пещеры.

Поскольку Марат на вызовы не отвечал, спешно собрали экспедицию в космических скафандрах, чтобы вывезти его из селения. Но отрубленные головы нашли раньше, чем экспедиция вылетела.

Вот, собственно, и всё, что узнал я в то утро из радиопередачи.

Днём Розита сообщила мне, что экспедиция, которую возглавил Фёдор Красный, уже привезла тело Марата в Город. Вождя племени Фёдор не увидел, он спрятался. А жену Марата — Даю — отвезли по её просьбе к родителям, в селение гезов. В Город она лететь не захотела, ибо никогда там не была. Дая рассказала, что всё самое страшное произошло неожиданно и быстро. В палатку Марата вломились с топорами сразу со всех сторон, и включить защиту он не успел.

К вечеру Розита снова вызвала меня.

— Сегодня в девятнадцать по нашему, — сказала она, — как обычно, известия. А после них — выступление Евгения. Он только что записался и ушёл. Непременно послушай! Лучше — запиши! Он говорит страшные вещи. В том числе и про тебя. Видимо, это начало того, о чём я когда-то предупреждала. Помнишь?

Предупреждала она меня только об одном: у Женьки есть какой-то план государственного переустройства. С органами безопасности… И, чтобы обнародовать его, Женька ждёт подходящего момента. Розита рассказала об этом в звездолёте, в одну из безумных наших ночей.

Неужто теперь бывший одноклассник мой решил, что подходящий момент настал и лучшего не дождаться?

— Помню. Всё помню! — ответил я Розите. — Он будет говорить от имени Совета или от своего?

— Он член Совета.

— Его уполномочили?

— Насколько я знаю, Совет не собирался. Не успели ещё. Но ведь любой может высказать в эфире своё мнение и свои предложения. У нас пока свобода слова. — Я слышал, как Розита хмыкнула. — В том числе и ты можешь. Потому и сказала: запиши! Захочешь ответить, тут же передадим.

— Доказывать, что я не верблюд?

— Ты можешь ничего не доказывать. Ты не спорь — запиши! Пригодится! Речь идёт об устройстве нашего общества. Ты его член. Я не ошиблась?

— Ты никогда не ошибаешься. Ты всё делаешь безупречно. И всегда вовремя.

Розита помолчала, потом тихо укорила:

— Нашёл время и место…

И отключилась.

Проглотил я этот вполне справедливый упрёк и невольно вспомнил, как в «Малахите» Марат бесшабашно отмахнулся от книги супругов Стивенсонов «Жизнь на Самоа». Она значилась у нас в том же дополнительном списке, что и «Ноа Ноа» Гогена. Но начиналась скучновато — с дотошных дневниковых записей Фэнни Стивенсон о том, как она со своим мужем Льюисом, автором бессмертного «Острова сокровищ», создавала усадьбу на острове Уполу в океанийском архипелаге Самоа.

— Скукотища это! — сказал тогда Марат. — Времени жаль! Столько интересного прочитать не успеваешь…

А мы с Бирутой прочитали. Мы были старательными курсантами. Потому и попали сразу в первый состав. А Марат со своими «вольностями» угодил сперва в дублёры.

Кончалась скучноватая поначалу «Жизнь на Самоа» жестокой туземной войной на архипелаге, в которой безнадёжно больной писатель Стивенсон всё пытался примирить воюющие стороны.

Сами же «стороны» вели счёт своим «подвигам» по числу отрубленных топориками голов. Снимали головы раненых «врагов» и, случалось, даже «вражеских» женщин. И приносили их своим вождям в корзинах — ради начальственной похвалы или награды.

Происходило это в самом конце благополучнейшего девятнадцатого века, под неусыпным оком трёх колониальных держав, опекавших тогда архипелаг Самоа — Германии, Англии и США. Три консула могущественных держав долго не могли примирить двух крошечных местных вождей. Много голов там поснимали…

С тех пор, видно, и засело во мне глухое предубеждение к топорам в руках дикарей. А Марат себя от этого избавил…

Бог мой! От скольких же, возможно, несчастий избавила и меня и местные племена дальновидная Розита своей книгой исторических новелл! Ведь наверняка не знала она, что прочитал и что НЕ прочитал Марат в «Малахите»! Насколько я помню, они там не откровенничали друг с другом. Но как жутко сказалось непрочитанное Маратом на его собственной судьбе!..

Похоже, какие-то общие и, может, даже самые главные закономерности жизни, которые я постигаю сейчас трудно, медленно, через пень-колоду, в прелестной голове Розиты уложены давно, прочно и в идеальнейшем порядке. Иначе как удавалось бы ей столь многое знать наперёд?

Пожалуй, стоит послушаться её — записать Женьку. Вдруг на самом деле пригодится? Я тут впереди ничего конкретного не вижу — мутно всё. А Розита что-то различает.

Пока я готовил магнитофон, чистую кассету и, на всякий случай, листок бумаги — вспоминал, как благородные самоанские туземцы, лишь после смерти Стивенсона понявшие его роль в прекращении их бессмысленной войны, прорубили сквозь непроходимые джунгли Дорогу Скорби к вершине горы, на которой писатель просил похоронить своё тело. На той горе нет памятника — просто мраморная плита со стихами самого Стивенсона. Но памятником стала сама Дорога Скорби.

Протопают ли когда-нибудь здешние племена хотя бы узенькую тропинку к моей могиле?

— Дорогие земляне! Братья и сёстры мои! Случилось ужасное: погиб Марат Амиров. Погиб мученической смертью. Вы слышали это сегодня уже дважды. Говорить об этом особенно тяжко мне…

В динамике раздалось бульканье. Оно означало, что Женька волнуется и наливает в стакан воду. Все должны были услышать и понять его сдержанное волнение.

— Мы с Маратом жили в соседних дворах, — продолжал Женька, — учились в соседних школах, занимались в соседних лабораториях одного детского центра. Были друзьями детства. Он был талантливым историком, удачливым археологом и уже к концу школы стал специалистом по первобытному обществу. Потому и попал в «Малахит». Все вы по себе знаете, как легко туда попасть… А здесь вначале погибла жена Марата, потом он сам…