Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 3

— Копьё! — кричит Тан почти в моё ухо. — Стрелы!

— Быстрей! — кричу я в ответ.

Жена Тана торопливо подхватывает лежащие возле костра копьё и стрелы. Тат подхватывает лук и сумку из шкур.

— Быстрей! — тороплю я. — Быстрей! Пока боги не передумали!

Подросток Тата и малышка Тати лихорадочно собирают в ведро пустые консервные банки и бутылочки от тайпы. Для них же это великая ценность!

— Быстрей! — тороплю я. — А то боги передумают, и мы не найдём ваше племя!

И упорно тащу Тана к вертолёту. Он прыгает на одной ноге и боится наступить на другую.

Тат несётся впереди всех и застывает у лесенки машины.

— Лезь вверх! — кричу я ему вдогонку. — Быстрей!

Тат влетает в распахнутую дверку вертолёта и сразу выглядывает оттуда. Вслед за ним карабкаются Тата и Тати.

А мать их явно медлит. Она не хочет подниматься неведомо куда раньше мужа.

— Попроси жену подталкивать тебя сзади, — говорю я Тану. — А я потащу спереди.

Он выкрикивает несколько слов жене, и мы выстраиваемся по лесенке в цепочку: я вверху, он в середине, Тани — за ним. Копьё и стрелы мешает ей, и я снова прощу Тана:

— Прикажи жене отдать копьё и стрелы Тату! Быстрей! Быстрей!

Он опять выкрикивает несколько слов, и Тани послушно протягивает вверх копьё и пучок стрел. Тат хватает их и исчезает в машине.

Теперь, наконец, руки Тани свободны, и она упирает их в зад мужа, подталкивая его по лесенке. А я тащу его сверху за плечи.

— Быстрей! — тороплю я. — Пока боги не передумали!

Главное — не дать им опомниться и испугаться, не позволить задуматься.

В вертолёте я усаживаю четырёх пассажиров на боковые сиденья, а Тату командую:

— Садись сюда! Быстро!

И показываю на пол, по которому протянулось копьё.

Пока пассажиры не опомнились, я накидываю каждому через плечо страховочные ремни. Исключая, понятно, Тата…

— Не двигайтесь! — прощу я мужчин, поскольку женщины все равно ничего не понимают. Мыслеприёмников на них нет. — Сейчас боги поднимут нас в небо.

И включаю мотор.

Через три минуты озеро среди холмов оказывается у нас под ногами, и плавно уходит влево. В зеркале над штурвалом я вижу потрясённые серые глаза пассажиров. Чтобы хоть как-то успокоить их, нажимаю на маге клавишу обратной перемотки, а затем снова включаю успокаивающие шопеновские вальсы. И уже через несколько минут вижу в зеркале оттаивающие глаза первых людей племени ори, которых судьба подняла в небо. А они видят, что висят над землёй, что плывут под ногами леса, и это не мешает оставаться живыми.

Вертолёт идёт низко и небыстро. Машина почти перегружена: трое взрослых и трое детей. Хорошо, что ни одного контейнера не оказалось в салоне. А то пришлось бы оставлять его на озере.

Сажаю я вертолёт на просеку, прорубленную метеоритом. Люди внизу, под ногами, в ужасе разбегаются по кустам. Однако Тан успевает узнать своих.

— Ори! — кричит он. — Это ори!

В голосе его радость.

Когда останавливается винт, я выключаю музыку, поворачиваюсь на пилотском кресле к пассажирам, отстёгиваю ремни и прощу:

— Сидите! Пока сидите! Ещё немножко!

И ладонями показываю: сидите!

Они послушно сидят. Только Тат нетерпеливо ёрзает.

Из кармана я вынимаю перочинный нож с колечком и шнурком, раскрываю его и закрываю дважды и вешаю на шею Тату. Потом повторяю то же самое и вешаю нож на шею Тану, затем обещаю:

— Когда выйдете из моей хижины, я дам вам орудия, чтобы валить деревья и копать землю. Они прочнее камня. Вы сможете делать это лучше, быстрее всех в племени. Только не убегайте! Убежите — ничего не получите.

— Ты останешься с нами? — спрашивает Тат.

— Нет. Улечу. Так же — по небу. Жить вы будете без меня. Но я буду навещать вас. Буду помогать вам.

Я распахиваю дверцу, и Тат вылетает из неё первый. Просто спрыгивает на траву. За ним так же прыгает Тата. А я передаю им копьё, стрелы, сумку, ведро с банками… Тати спускается по лесенке как маленькая обезьянка. За нею спускается Тани и снизу помогает мне снять с машины Тана. Он плюхается на траву, вытягивает больную ногу и тяжело дышит.

Теперь можно сбросить под лесенку пилу, каёлку, молоток, лопатку, стопку вёдер. И вслед спуститься самому.

— Смотри, Тан! — прошу я. — Смотри, Тат!

Я втыкаю лопату в землю, надавливаю пяткой, выбрасываю вверх ком земли. Потом показываю работу каёлкой, разбиваю молотком первый попавшийся камень, спиливаю ножовкой тонкое деревце.

— Иди сюда, Тат! — прошу я.

Он подходит, и я показываю на другом деревце, как делать надрезы, чтобы дерево не упало на тебя самого.

Конечно, хорошо бы показать это не ребёнку и не в таком бешеном темпе. Но Тан сидит, и ему больно, женщинам показывать бесполезно, а остальные ори прячутся по кустам. Хорошо хоть не стреляют. Семья Тана надёжно защищает меня от стрел. Любые дикари понимают, что, если я привёз к ним отставшую семью, значит, не опасен и не желаю им зла.

— Попробуй, Тат! — предлагаю я и протягиваю ему ножовку. — Давай свалим это деревце!

Он неловко пытается пилить, ножовка ёрзает в пальцах, и я покрываю его кулачок своей ладонью. Мы вместе спиливаем одно деревце, затем он сам спиливает следующее. И в восторге прыгает возле пенька и вопит что-то нечленораздельное.

Что ж… Остаётся раздать им ещё по банке тушёнки, по бутылке тайпы и оставить на попечение родного племени. Теперь, надеюсь, они не пропадут. В местных племенах не принято отнимать чужую собственность, и со своими инструментами семья Тана наверняка получит и готовый шалаш и добрый кусок мяса.

— Сохраните эти дуги, — прошу я мужчин и показываю на свой мыслеприёмник. — Когда приду к вам, мы сможем снова говорить. Отдайте дуги Тани. Женщины сохраняют вещи лучше нас.

Так я и покидаю их — с открытыми консервными банками, из коих торчат ложки, с открытой бутылкой у каждого члена семьи. Машина «свечкой» уходит над просекой вверх, они остаются внизу, окружённые спрятавшимися по кустам соплеменниками, и, наверное, уже сегодня в ночной мгле всё случившееся станет казаться им сплошной сказкой — стремительной и невероятной.

Лишь зримые и осязаемые следы этой сказки останутся и будут помогать жить.

А мне возвращаться к копушкам в холмах уже поздно. До темноты ничего не успеть. Снова геология отодвигается. И никуда не денешься: человеческие судьбы важнее.

Они вообще важнее всего на свете. И если кто-то не понимает этого, значит, он не человек.

Даже если случайно, по какой-то нелепой ошибке природы, оказался в человеческом облике…

Вечером я успеваю доложить о случившемся сегодня Омару Кемалю и передать запрос для астрономов — о давнем метеорите на Западном материке — и для геофизиков — о землетрясении на юге материка три разлива назад.