Игорь Негатин - Наедине с мечтой

— Аккуратно бьют, — закашлялся Тревельян и тягуче сплюнул на пол, — суки… поверху стреляют! Так, чтобы Русланчика нашего не зацепить.

— Снайперы, мать их так… — прошипел Нардин и посмотрел на меня. — А сам чего молчал?

— Это я молчал?! А кто кричал: «Лежать!»?

— Стрелять надо было, а не кричать. Снайпер, раздери тебя дьявол…

— Хорош уже ругаться, мужчины! — Снупи поднял голову. — Отношения потом будем выяснять. Слушать, конечно, увлекательно, не спорю, но давайте поближе к делу. Нас сейчас раскатают по земле тонким слоем…

Медленно оседала пыль, и в комнате стало чуть светлее. Надо понимать — оттого, что мы остались без крыши. Да, крупнокалиберный пулемет творит чудеса. Судя по шелестящему звуку, это русский НСВ-12,7 «Утес». Популярная вещь на землях Джохар-Юрта. Не зря его в тех краях красавчиком называют. Стрельба закончилась. Разбили крышу, продырявили кирпичные стены на уровне человеческого роста и затихли.

Мы, отплевываясь от пыли, заняли позиции. Тревельян тихо ругался и перетягивал ногу бинтом — видимо, зацепило каким-нибудь осколком. Поль устроился рядом с окном и, зло скалясь, пересчитывал патроны. Максим Селезнев лежал у входа и осматривал подходы к дому. Я? Пытался свернуть сигарету из обрывка бумаги и табака. Свернул — и с большим наслаждением закурил.

— К нам гости, — через несколько минут сказал Максим.

— Кто такие?

— Судя по мордам — родственники Руслана.

— Много?

— Трое. С белым флагом идут, твари…

— Этого нам еще не хватало…

— Эй, живой есть кто? — раздался гортанный крик. — Иди сюда, говорить будем…

— Вот это встреча! — Поль осторожно выглянул, присвистнул и посмотрел на меня. — Наш старый знакомый!

— Кто именно? — насторожился я.

— Младший брат Умара Гаргаева.

— Твою… парижскую бабушку! Неужели Мансур?

— Он самый. Собственной персоной.

— Только наших с тобой кровников здесь не хватало для полного счастья, — буркнул я, но Нардин не ответил. Грустно усмехнулся и посмотрел в окно.

— Мир тесен… — хмыкнул Тревельян.

— Вы там как, живы? Свиньи… — опять послышался этот голос. — Или в штаны наложили?

— Иду! — крикнул Снупи. Он уже поднялся, но я поморщился и покачал головой.

— Не лезь, Эдвард. Восток, как говорил один киношный персонаж, — дело тонкое. Будет лучше, если с Мансуром буду говорить я.

— Ты уверен?

— Да. Если что, — я кивнул на Вараева, — убейте эту падаль. И голову отрежьте.

— Не переживай, — сказал Нардин, — все сделаем в лучшем виде. Ты, главное, не горячись там особо. Тяни время.

— Толку от этих проволочек…

— На тот свет никогда не поздно.

— Сам не хочу. — Я поднялся и сплюнул на пол.

— Вот и славненько.

— Выхожу! — крикнул я. — Смотри не выстрели с перепугу!

В ответ донеслось несколько непонятных фраз и раздался хохот. Мальчикам, смотрю, очень смешно. Ну-ну… посмотрим, кто будет смеяться последним.

Отложил «Винторез» в сторону, расстегнул пистолетную кобуру и сунул гранату в карман брюк. Мало ли что — кто там знает, как дело обернется? Не дай бог, конечно…

— Карим, — окликнул меня Поль, — не дури…

— Я что, совсем больной?

— Вот именно.

Метрах в двадцати от дома стоял смуглый и черноволосый мужчина лет тридцати пяти. Окладистая борода светилась седыми прядями. На голове была небольшая кожаная шапочка черного цвета — пяс. Парни из Демидовска называют их вайнахскими тюбетейками.

Мансур стоял, скрестив руки на груди, и смотрел, как я выхожу из дома. Рядом с ним было еще два человека. Один бородач даже белую тряпку на палку нацепил. Парламентер хренов. Одежда, оружие… Обычный камуфляж, «калашниковы» с подствольниками и разгрузки. На голове одного из них — зеленая повязка шахида. Судя по грязи на одежде и обуви — ребяткам пришлось побегать по этим краям. Интересно, Лучиано Барги тоже здесь? Или отсиживается где-нибудь в укромном местечке?

Я вышел на крыльцо и отряхнул рыжую кирпичную пыль с одежды. Спустился по ступеням и неторопливо пошел к нашим визитерам.

— Ас-салям.

— Ва алейкум ас-салям, — отозвался Мансур и вдруг сузил глаза. — Карим? Карим Шайя?!

— Он самый. Вижу, ты меня узнал, — хмыкнул я. Он прошипел что-то нечленораздельное и покачал головой.

— Опять ты на моей дороге встал… Нехорошо, Карим.

— Ты одним помогаешь, а я — другим. Не все же тебе одному победы собирать, [19] Мансур — «победитель». Имя арабского происхождения, от глагола «нср», что значит «помогать» или «даровать победу». — сказал я и развел руками. Гаргаев, видимо, оценил мою шутку, и усмехнулся:

— Сам виноват. Воюешь против братьев по вере, вот и попадаешь в такие ситуации.

— Давай не будем о вере, Мансур?

— Что, разве неправду сказал?

— У каждого своя правда. Ты же знаешь, что я не поведусь на разговоры про священную войну с неверными. Поэтому, — я не выдержал и даже поморщился, — не начинай говорить о джихаде, хорошо? Оставь слова для этих, — усмехнулся я и кивнул на мужчину с зеленой повязкой. Тот зло оскалился, но промолчал. Правильно. Мордой не вышел, разговаривать при старших.

— Э-эх… совсем ты глупый, Карим. Седой уже, а глупый.

— Это спорный вопрос.

— Спорить не буду. Смотри сам. — Он сделал приглашающий жест и показал в сторону фьорда. — К нам прибыли наши люди. Скажу слово — и тебя вместе с твоими друзьями превратят в пыль. Мясо со стен можно будет ложкой соскребать. Хочешь такой смерти?

— Иногда и смерть кажется лучшим выходом.

— Эй, Карим… Глупые вещи говоришь. Ты цени мою доброту…

— Намекаешь на наши особые отношения?

— Бабы намекают, когда трахаться хотят, а я прямо говорю, — отрезал Мансур.

— Вот это меня и удивляет. Я же твой кровник, а ты меня отпустить готов.

— Твоя кровь от меня и брата не убежит. Дай срок — и мы с Умаром тебя достанем. И тебя, и дружка твоего, француза этого — Поля Нардина.

— А зачем нас искать? Мы здесь.

— Поль тоже? — дернул бровью Гаргаев.

— В доме. Собирается голову Руслану отрезать, если мы с тобой не договоримся.

— Эх, ш-ш-шайтан… Ваше счастье, что моего брата здесь нет.

— Где же он?

— Дома остался. Жена у него родила. Занят немного.

— Поздравляю с племянником, Мансур.

— Спасибо, Карим, — кивнул он и несколько секунд молчал. — Давай так сделаем: ты бери своих приятелей и уходи. Предками клянусь — не тронем.

— Эх, Мансур, Мансур…

— Что опять не так?!

— Видишь, ты мне про веру говоришь, а сам многобожие разводишь. С каких это времен правоверным разрешено клясться кем-то, помимо Аллаха? Это богу можно приносить такие клятвы.

— Погоди, Карим! Аллах сам клянется многими вещами, даже предрассветной зарей!

— Это присуще только Аллаху, — наставительно заметил я, — а людям разрешено клясться только его именем.