Вячеслав Шалыгин - Прорыв

Внутри здания ничего примечательного не было уже давно, и все-таки гости внимательно смотрели по сторонам. Артему было проще, он мог сравнивать, как было и как стало, но главное заметил все-таки Бондарев. Когда напарники прошли по балкам в провалившейся к чертям кухне и очутились в столовой, майор вдруг затормозил и тронул скаута за плечо. Артем проследил за взглядом Бондарева. Майор уставился на стену между выходящими на шоссе окнами. На уцелевшем участке штукатурки чернела нарисованная сажей метровая «галочка», перечеркнутая зигзагом или стандартным обозначением молнии – как на табличках «не влезай – убьет». Благодаря размерам и контрастности рисунок был хорошо виден даже в утренних сумерках.

Бондарев подошел к знаку, взял на палец сажи, растер и бросил задумчивый взгляд на ближайшее окно. За ним пока клубился туман, а вдалеке, у закрывающего горизонт Леса, висела предрассветная мгла. Первые лучи восходящего солнца пока не дотянулись до западной части горизонта.

Майор не спешил связывать увиденный знак с текущими событиями, хотя повод для этого имелся. Несложно было вспомнить, что такой же знак красовался на контейнере с СЦА, исчезнувшем неделю назад где-то к западу от места дислокации Бондарева. Не факт, что здесь существовала прямая связь, но зацепка была. Контейнер с загадочным знаком появился в Старом Осколе, затем переместился в Черновку – кстати, почти через Скородное – и ушел дальше на запад. За что тут было уцепиться? Хотя бы за то, что СЦА был одним из крючков с наживкой, на которую клюнул штаб Армии, а значит, он имел реальную ценность. И эта ценность должна была заключаться не только в его силе, но и в его редкости. Иначе штабные не стали бы суетиться, а пошли, да и купили бы похожий артефакт на ближайшем рынке; денег у Армии достаточно для любых покупок. Однако штаб клюнул, значит, вещь и впрямь была редкая, народу малоизвестная, почти секретная. И вдруг условное обозначение этой секретной штуковины кто-то малюет на стене, словно символ «Спартака» или еще какой-то популярный знак!

Именно этот странный момент и являлся спицей, на которую легко нанизывались все прочие факты. Эта спица, в свою очередь, служила чем-то вроде «вектора интересов», направленного из Старого Оскола на юг. И кроме множества странных фактов, совпадений и провокаций, на эту условную спицу было нанизано еще и некое секретное знание, умение либо какая-то скрытая способность Бондарева. И, возможно, его расстройство памяти. Ведь он мог видеть, но не узнавать этот секретный знак.

«Накручиваю? Возможно. Но почему тогда взгляд сразу же зацепился за этот символ на стене? Мало ли тут других художеств?»

Бондарев оглянулся. Каракуль, рисунков и прочих элементов народного творчества на стенах было, как на руинах Рейхстага, полным-полно. Да, перечеркнутая буква выглядела свежее прочих, но явно не бросалась в глаза. Почему же майор сразу ее заметил? «Жамэвю» дало трещину? Не узнал, но почувствовал, что дело нечисто? Или просто сопоставил с рисунком на контейнере и поэтому зацепился?

Бондарев повертел мысль так и этак, но никаких особых ассоциаций со значком не возникло. Мог ли видеть его раньше? Не слышать о нем, а именно видеть. Запросто. И если бы с ним было связано хоть что-то более-менее интересное, запомнил бы обязательно и вспомнил бы еще, когда допрашивал Котова. Значит, либо не было никакой интересной связи, либо… видел его до блокировки памяти, а потому теперь «не узнавал», не связывал с ним ничего конкретного. Где видел? Например, в своем потерянном бункере. Чем не вариант?

«Я не смогу показать бункер на карте, я не помню его главный секрет, но отлично помню его устройство и все несекретные мелочи, – мысленно возразил сам себе Денис. – Ничего похожего на этот знак не было точно. И когда началась эвакуация, выносили много маркированных ящиков. Каких только значков на них не было, но такого… я точно не видел. Не могли же мне еще и заблокировать «узнавание» конкретно этого знака. Или этим знаком и обозначался главный секрет?!»

Бондареву вспомнился тот трагический эпизод девятилетней давности. Эвакуация больше походила на подготовку к капитуляции. В ящики и контейнеры паковались только «совсекретные» документы и то, что находилось в сердце бункера. Это была… это была… какая-то стратегически важная… хрень. Могла она маркироваться перечеркнутой «V»? Этой информации в памяти у Дениса не было.

Все остальное сжигалось или оставалось в нижних отсеках убежища. Двери в те отсеки просто заваривались. По всему контуру. Это и создавало атмосферу панической подготовки к какому-то последнему событию. Повсюду деловито сновали бойцы и офицеры, пахло гарью, жженой бумагой и каленым металлом, а команды, разговоры, переклички, треск электросварки, завывания сервомоторов и рокот дизелей сливались в гул осиного гнезда.

Когда первая фаза операции завершилась, упакованные грузы начали подавать на платформы и в вагоны, которые стояли на железнодорожной ветке в восточном тоннеле – грандиозном по масштабам помещении.

Мало того, что в тоннеле умещался полноценный состав из трех десятков вагонов, так и в высоту подземная станция имела более двадцати метров. Так что кран-балки легко забрасывали на платформы грузы любых габаритов. Глядя на масштабы станции, нетрудно было представить, какие площади и объемы занимает остальной бункер. На гордое звание «город под городом» он, конечно, не тянул, но заблудиться в нем было нетрудно.

Ощущение особой важности процедуре добавляло оцепление. Зачем оно в тоннеле, наглухо запертом до поры до времени, не знал даже Бондарев, но так требовала инструкция. Вдоль платформ развернулись две цепи бойцов, каждая по сто человек, а у въезда в тоннель заняла позиции еще одна рота охраны. И это не считая тех, кто охранял территорию над бункером – еще целый батальон. А ведь были те, кто занимал позиции у бойниц броневагонов – большая группа спецназа ГРУ. Без малого роту офицеров-контрразведчиков Бондарев даже не считал. Такая вот была охрана. Как в Кремле.

Но суть не в этом. Именно в момент погрузки Бондарев мог хотя бы примерно понять, что вывозят из бункера, но ничего так и не понял. Тогда ему подумалось, что калейдоскоп маркировочных знаков на ящиках и контейнерах призван запутать вероятных шпионов. Имелись здесь и знаки радиационной опасности, и биологической, и химической, и всякой разной ядовитой и заразной. Много чего было. Но вот знака, как на контейнере с СЦА или на стене в больнице, Бондарев среди них не видел, это точно.

В памяти всплыл завершающий этап эвакуации – раскрылись ворота, и эшелон медленно поехал куда-то на восток. То есть в общих деталях эвакуация запомнилась, а вот что или кого эвакуировали, откуда и куда – вышибло, как пыж из патрона.