Степан Кулик - Витязь. Замок людоеда

Вот зараза, лжет и не краснеет. Ну-ну, не на того напал.

— А как же Юранд из Спыхова? Или история с его дочерью тоже навет? Что-то не сильно Гроссмейстер обеспокоился.

Храмовник отвел взгляд.

— Увы, это правда. Но не вся, ведь и польский рыцарь многих братьев в Мариенбурге убил… А его хоть и искалечили, но живым отпустили.

— Зимой? — Борн из Берлина вдруг хлопнул ладонью по колену. — Подожди, Степан! Ты сказал: «девицу в замке искали зимой». Этой или прошлой?

— Этой.

— Тогда у тебя будет два слова против одного. Знай, я гостил у Конрада начиная с Рождества. И готов поклясться на распятии, что за все это время людей Витовта здесь не было.

— А до Рождества разве не зима? — мне очень не хотелось верить услышанному.

— Пост… — прошептал мне на ухо Лис.

Он знал, что его господин чужестранец, и успел привыкнуть к тому, что я путаюсь во многих самых обыденных вещах.

— Рождественский пост длится сорок дней и начинается осенью. Свадьба не могла быть раньше, чем на святки. Я бы не стал ручаться за фогта, но рыцарь Борн из Берлина известен своей прямотой. И если бранденбуржец говорит, что был здесь всю зиму, можете не сомневаться: это правда. Не понимаю, почему отец-игумен обманул вас… Или, если девицу действительно украли, мы ищем не в том месте.

— Вижу, Степан, что Фридрих тебе все объяснил, — негромко произнес рыцарь Борн, глядя мне в глаза. — Это так. Я солгал в жизни один раз. Когда по воле отца сказал у алтаря: «Да!» С тех пор брожу по свету, стараясь навещать родовой замок как можно реже. И помня о неизбежной расплате, всегда говорю только правду. И повторяю: никакой девицы в подвенечном платье и тем более людей князя Витовта в замке Розиттен этой зимой я не видел. Аминь.

Картина Репина «Приплыли»…

Молча обогнув лежанку с раненым, я подошел к камину, взял кочергу и пошевелил дрова. Взорвалось пламя, взлетели искры, волна жара ударила в лицо, и все еще держащийся в комнате утренний сумрак метнулся по углам и под потолок, откуда вновь стал сползать по стенам, когда огонь поутих. Выждав немного, я подбросил новое полено и следил, как облизывают его языки пламени, скручивается и ярко сгорает береста, а высушенное, белое, словно раскаленное, дерево вдруг вспыхивает, обугливается, превращаясь в золу и пепел — в ничто.

Надо было отвечать, принимать решение, а я глядел в огонь и никак не мог собраться с мыслями, расползающимися во все стороны, как червяки из перевернутой банки.

Грубо говоря и мягко выражаясь: «Ох и дурят же нашего брата». Если один человек говорит «белое», а второй божится «черное», — понятно, что кто-то из них обманщик или дальтоник. Либо сам стал жертвой обмана. Вопрос только: кто именно? Как отличить правду от кривды?..

Логически рассуждая, о том, что я полезу в Розиттен, дабы призвать фон Ритца к ответу, не знал никто. Поскольку пару дней тому я не только не подозревал о существовании брата Себастьяна и его невесты, но даже не предполагал, что могу воспользоваться порталом. Значит, Конрад и Борн не могли сговориться, как именно отвечать на мои вопросы.

Кроме того, подобный сговор предполагал, что фогт ордена заранее считал, что будет побежден в поединке, а это уж точно ни в какие рамки не влезает. Хоть в прокрустово ложе… Высокомерный тевтонец, не желающий смириться с поражением даже по факту, лежа с поврежденной ногой, заблаговременно планирует с другим храбрым рыцарем, что они будут говорить, когда его побьют. Бред? Еще какой.

Но при таком раскладе придется признать, что меня обманул настоятель монастыря. И не только он! До меня вдруг дошло, что историю о нападении на свадебный поезд первым рассказал Митрофанушка. А подозревать монашка в способности к обману даже не паранойя — шизофрения. Нет, не сходятся концы с концами…

— Конрад, у меня что-то в горле пересохло, — преувеличенно резво воскликнул бранденбуржец. Видимо, мое молчание слишком затянулось. — Не распорядишься вина принести? Да и позавтракать вообще-то не помешает. Как считаешь, Степан? Готов поспорить на свой миланский шлем, что ты сейчас один легко осилишь жареного кабанчика. Особенно, если командор не включит стоимость угощения в цену выкупа.

— Не включу, — притворно весело поддержал шутку крестоносец. — Но прежде чем сесть за стол, мне все-таки хотелось бы услышать сумму выкупа.

— Да не нужны мне… — начал было я, но замолк на полуслове от громкого кашля Лиса. Капитан наемников аж побагровел от внезапного приступа. Впрочем, настоящая причина напавшей на него хвори ни для кого не стала загадкой.

— Понятно… — кивнул Борн из Берлина. — Рыцарю, которого в бой ведет честь и жажда справедливости, о презренном злате мыслить не пристало. Знаешь, Desdichado, я рад, что все то, что мне приходилось раньше слышать о тебе, правда. Теперь и старине Борну будет, о чем вспомнить в кругу других рыцарей. И ты, Лис, не волнуйся. Здесь все понимают, что наемник живет с меча. И если Степану выкуп не нужен, то пусть фогт замка Розиттен сам назначит цену выкупа. Думаю, она будет справедливой. Не так ли, Конрад?

— Сколько примерно наемник получает? — то ли спрашивая, то ли размышляя вслух вместо ответа неторопливо произнес крестоносец. — Десять серебряных марок в месяц и еще десять, если компания в деле. И часть от добычи. Около пяти золотых, если город богатый. Так?

Лис кивнул. Рыцарь говорил верно. Оно, конечно, раз на раз не приходится. «Часом с квасом, порою с водою». Бывал куш и намного больше, а иной раз и то, что на себе надето, спасти не удавалось. В кирасе трудно бежать…

— Значит, если я предложу вам по три дуката, то никого не обижу? — уточнил фон Ритц.

Наверное, если бы Лис решил поторговаться, фогт накинул бы пару серебряных монет, но капитан видел, что мне совершенно безразлично, и кивнул вторично.

Во-первых, с учетом полученного наемниками аванса, и так набегало на годовое жалованье. Во-вторых, хоть фогт и сдался на милость победителя, гарнизон замка оружия не сложил и по-прежнему в несколько раз превышает численностью наш отряд. А в-третьих, такое пренебрежение к выкупу следом за добровольным отказом от баронского замка, да еще и в свете тех новостей, что капитан узнал обо мне от бранденбургского рыцаря, могло означать только одно: «моя светлость» ни в чем не нуждается. Стало быть, и роту прокормит.

— Тогда, капитан, назови общую сумму, — закончил торг храмовник.

Нет, у меня точно паранойя. Ведь закономерный вопрос. А мне не понравился. То ли в голосе крестоносца что-то такое настораживающее прозвучало. То ли взгляд он не вовремя отвел.

Но Рыжий Лис не заслуживал бы своего прозвища, если бы не схитрил. Может, дело не в деньгах, а в том, что опытный капитан тоже почувствовал подвох и не захотел раскрывать врагу точное число наших воинов, но сумму он завысил почти вдвое.