Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики

— Безусловно. Конечно, никто не знает, каков возраст взросления у тех человекообезьян, которых ученые мужи относят к категории «недостающего звена». А тем более у…

— …У гибридов, — закончили мы хором. И одновременно опустили глаза.

Все-таки мы оба выросли в эпоху, когда даже ножки роялей было принято облачать в специальные юбочки, дабы взгляд не искал запретных аналогий. И правила, со времен нашего викторианского детства буквально въевшиеся в плоть и кровь, оставались неизменными. Да, наши суровые профессии мало способствовали сентиментальности, да, на дворе уже другой век, век телефона, аэропланов и микроскопических купальных костюмов с открытыми коленками — но по-прежнему есть вещи, о которых джентльмены не говорят.

— Вы абсолютно правы, Ватсон. Склоняю перед вами голову. Все то, что вы поняли, вывели на основе опыта и логики, сам я не столько понял, сколько узнал. От Мелоуна, да и от Саммерли, которому после ареста уже нечего терять…

Несколько минут мы сидели рядом и смотрели в огонь камина. Наконец Шерлок Холмс вновь заговорил:

— Когда путешественники пользовались гостеприимством индейцев страны Мепл-Уайта, то краснокожие считали их какими-то сверхсуществами. Но это был уже, так сказать, второй контакт — с племенем, благодарным за помощь в победе над врагом и знающим убийственную силу магазинных винтовок.

— А первый контакт…

— Да. Он произошел в совершенно иных условиях. Откровенно говоря, это был плен. Не у индейцев.

— Понятно.

— Нужно ли продолжать? Первый дар, который при таких обстоятельствах может предложить дикарский вождь понравившемуся ему чужеземцу, особенно пленному, — это собственное покровительство. Дальше, как правило, следует… э-э-э… рука и сердце его дочери.

Мы вновь потупились, избегая смотреть друг на друга. Перед моим внутренним взором вновь предстали ножки роялей, бильярдных столиков и комнатной мебели, целомудренно укрытые многоярусными юбочками.

— В более цивилизованном обществе из этого развивается династический брак, — пришел я на помощь Холмсу.

— Именно так, Ватсон! И в условиях первобытного плена подобное предложение — не такое, от которого легко отказаться. Особенно если от этого зависит не только твоя собственная жизнь, но и жизнь твоего коллеги, товарища по несчастью. Даже в первую очередь — его жизнь: ты-то сам еще защищен покровительством царька! А бамбук остр, скала высока…

Последняя фраза осталась для меня непонятной.

— И что же случилось потом, Холмс?

— Потом? Современные люди тоже умеют быть дикарями. Особенно когда сражаются за освобождение дикарей. То есть началось-то все с самозащиты, но ею не закончилось. Перед тем как покинуть «Затерянный мир», первая экспедиция устроила там подлинную бойню. Избавлю вас от подробностей, тем более что и крайне антипатичный Саммерли, и столь же симпатичный Мелоун рассказывали о них с одинаковым воодушевлением. Но человекообезьяны были истреблены как племя, лишь часть самок и детенышей индейские союзники не перебили, а пленили и обратили в рабство.

— А когда Саммерли вновь появился на плато Мепл-Уайта…

— …то выяснилось, что одна из пленниц двенадцать лет назад родила детеныша, который вырос похожим на памятного индейцам «преславного белого бородатого чужестранца». И с этим пленником-полукровкой краснокожие обращались куда бережнее, чем со всеми остальными. Даже приучили его носить оставшиеся от «белого вождя» диковинные одеяния, перед которыми до сих пор испытывали священный трепет.

— Включая цилиндр?

— Начиная с цилиндра! — Холмс вдруг захохотал. — Вот уж не завидую Саммерли, когда краснокожие, отлично помнившие его как соратника того «вождя», вдруг начали предлагать и даже откровенно навязывать ему этакого вот попутчика! Кажется, потому, что они и сами уже не очень представляли, что им с этим «потомком» дальше делать…

Нам потребовалось не менее десяти минут, чтобы вновь настроиться на серьезный лад.

— А ведь смешного тут на самом деле мало, Холмс. Раз уж мы таким странным образом оказались причастны к судьбе Челленджера-младшего…

После этих слов нас опять одолел приступ хохота.

— Ну, виселица ему не грозит. Зоопарк, полагаю, тоже. А в остальном… Да, наверное, рассчитывать на участие Челленджера-старшего, — Холмс фыркнул, — не самый разумный ход: даже если профессор и согласится, он явно не тот человек, которому можно поручить опеку над этим… этим юношей, который одновременно в чем-то животное, а в чем-то ребенок. Остается прибегнуть к помощи еще одной из влиятельных персон, которая, подобно многим, продолжает считать себя моим должником. Лорд Грейсток. Да, пожалуй, лучшего покровителя в данном случае не найти. Если не ошибаюсь, Грейсток сейчас как раз готовится к очередной экспедиции в неизведанные дебри Черного Континента — и, помню, ему случалось жаловаться, что еще ни один туземный проводник не мог передвигаться по джунглям с такой скоростью, как он сам. Что ж, возможно, наш protégé окажется первым, кто сумеет держаться с сэром Джоном хотя бы вровень…

— Гм…

О чудачествах Джона Клейтона, он же лорд Грейсток, приходилось слышать даже мне — следовательно, в этом отношении он превосходил профессора Челленджера. Лично я не доверил бы такому покорителю джунглей воспитание и самой обычной обезьяны, даже без приставки «человеко-», а тем более без примеси подлинно человеческой крови.

— Я вас понимаю, Ватсон. — Мой друг вдруг как-то устало махнул рукой. Теперь на его лице не было даже тени улыбки. — Вас беспокоит судьба этого странного существа, оказавшегося меж двух миров? Меня тоже… Но, полагаю, она окажется не горше, чем общая судьба человечества. Загляните в утренние газеты: все возвращается на круги своя. «Дейли газетт» не жалея красок описывает очередной балканский кризис, очередное обострение в Персидском заливе… сами видите, на всем развороте одна-единственная мирная новость: «Сараево готовится к приему эрцгерцога Фердинанда». А вот «Стрэнд», до недавних пор лучший из журналов: рубрика «Грядущая война», в ней рассказы Конан Дойла «Опасность!» и Уэллса «Ездящие крепости»… Похоже, Ватсон, весь наш мир вот-вот скажет сам себе: «Я дерусь, потому что дерусь!» — и набросится на своих врагов, то есть сам на себя. Причем скорее в манере Саммерли, чем Портоса…

Я промолчал.

Дженни смеется тихо и вежливо, как подобает воспитанной леди. Это единственная черта, которую Шерлок хотел бы изменить в жене. Этот смех напоминает ему о матери, меньше всего он хочет сравнивать двух единственных женщин в своей жизни.

Дженни нельзя сравнивать, она уникальна.