Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики

Леноре не сидится на привалах — она требует, чтобы я учил ее бою на мечах, коих у нас полный комплект после приграничной стычки. Я и учу. На дракона надейся, а сама не плошай. Мудро, принцесса, мудро. Со временем о тебе разнесется слава как о справедливой королеве-воительнице, но видел бы тебя твой покойный папаша Угорел — залился бы слезами. Ведь ты не постесняешься подержать в тюрьме крестьянина, не заплатившего налоги, и вздернуть на крепостной стене предателя? Ну и правильно.

Тропа, еще недавно бывшая посохом, пряма, как стрела, и вовсе не собирается обходить разные природные мелочи вроде буреломов, скал, оврагов и болот. Потерявший Имя, только что вытащенный нами из зыбучей трясины, хмурится на ходу, вычесывает из бороды сфагнум и объявляет, что эта-то неразборчивая прямизна и есть изъян его изделия, хорошо, если единственный.

Мы переправляемся через Мэйнстрим, когда-то самую могучую реку из всех, какие я знал. Теперь я точно вижу неустроение в мире: от реки остался хилый ручеек, петляющий по стрежню бывшего русла великой реки. Сухие водоросли, скелеты рыб, потрескавшаяся корка окаменевшего ила. Речные духи или погибли, или переселились жить в боковые протоки, прежде почти сухие, а теперь на диво многоводные.

Мне знакомы эти края, я бывал здесь когда-то, правда, в последний раз сравнительно давно: лет шестьдесят назад. Если не считать реки, ландшафт с тех пор мало изменился. Вон и знакомый холм с плоской вершиной стоит, как стоял, и все та же хижина земледельца у подножия холма…

Нет, я не утерплю, я сбегаю посмотреть…

Когда в прошлый раз я проходил здесь, спеша на помощь робкому и богомольному королю Монастиру, взятому в плен жрецами Тьмы, то решил срезать путь через вершину холма. Вершину я нашел еще более плоской, чем ей полагалось быть от природы, проще говоря, искусственно выровненной, со снятым слоем почвы и выкорчеванными кустами. На холме находился крестьянин, ничуть не испугавшийся при моем появлении. Он сидел на деревянной колоде, с ног до головы обсыпанный каменной крошкой, и тесал зубилом здоровенный гранитный валун. На валун-то я и присел, желая отдохнуть и поболтать со свежим человеком, ибо целых десять дней перед тем если что и слышал, то только свист клинков, грозный гул моего верного кистеня да стоны умирающих — вольно же им было подставлять свои головы под Чтозаболь!

— Если ты хочешь разбить этот камень, то неправильно держишь зубило, — сказал я, справедливо полагая, что знаю о камнях все.

— Я не хочу его разбить, — ответил крестьянин, не прерывая работы. — Я хочу его обтесать. Чтобы был прямоугольным. Четыре локтя в длину, три в ширину и два в высоту.

— Зачем?

— Площадку видишь? — показал он глазами. — Ее разровнял мой дед. Здесь будет… постройка. Сто шагов в длину, сто в ширину, сто локтей высоты. Это здание будет видно отовсюду, сюда будут приходить люди…

— Значит, это будет храм? — спросил я в великом сомнении.

— Не храм, а Храм, — поправил он интонацией.

Понятно…

— Какому богу?

— Никакому. Всем. Какая разница? Просто Храм.

— И когда ты надеешься его закончить? — спросил я.

— Я — никогда. Мой дед за всю жизнь сумел лишь подготовить площадку. Если боги позволят мне дожить до старости, то, наверное, я сумею обтесать и уложить в фундамент первый камень. После меня работу продолжит мой сын, — крестьянин кивнул в сторону хижины, возле которой мальчонка лет пяти пытался сбить плод с грушевого дерева, — а потом его сын, а потом внук и так далее. До тех пор, пока на этом месте не встанет Храм — сто шагов в длину, сто в ширину, сто локтей высоты…

Я попытался прикинуть в уме, сколько понадобится времени для строительства Храма такими темпами, и не сумел: выходило что-то запредельное. Идеи столько не живут, не говоря уже о людях.

— Зачем? — только и спросил я.

— Людям нужен Храм, — объяснил крестьянин. — Просто Храм, куда можно хоть раз в жизни прийти, и неважно, что каждый будет искать в нем что-то свое. Не знаю, найдет ли, хотя мне хотелось бы, чтобы нашел, — но знаю, что каждый пришедший обязательно оставит здесь что-то свое, сокровенное, не видимое, может быть, даже бессмертным богам, и тогда Храм станет немножко больше. Ведь Храм — это не только камни. Он станет расти до тех пор, пока не объемлет весь мир…

Вернее, пока очередная война не размечет его по песчинке, мысленно поправил я. Бедняга-фанатик. Но забавный.

— А ты уверен, что к моменту окончания строительства на земле еще будут жить люди? — спросил я.

— Неважно. Важно то, что кто-то начал строить Храм. Это уже надежда, верно? — Крестьянин отложил молоток, поплевал на точильный брусок и принялся поправлять затупившееся зубило. — А теперь, если отдохнул, иди. Ты воитель, я строитель. Не хочешь помочь — не мешай.

Я и пошел.

А теперь делаю крюк, взбегая на холм. Потерявший Имя, Ленора и мудреющий дракон медленно бредут по тропе недалеко от подножия холма и следят за мной. В глубине души все трое не уверены, что я не собираюсь дезертировать.

На холме сидит крестьянин и хмуро стесывает с камня топорно высеченное имя «Харальд». Это второй камень будущей постройки — первый закончен и уложен неподалеку.

При виде грозного воина крестьянин нисколько не пугается и не прекращает методично стучать зубилом. Мне удается его разговорить.

— Тот камень, спрашиваешь? Его мой дед обтесал, а площадку разровнял прапрадед. Здесь будет Храм: сто шагов в длину, сто в ширину, сто локтей высоты…

— А что же отец?

Крестьянин хмурится.

— Отец отказался продолжить начатое прапрадедом и дедом. Сказал, что и в поле работы довольно. Таким же и прадед был… А я решил, что дед прав. Где лежит один камень, там должен быть и второй, верно? А третий втащит на холм и обтешет мой сын, если только не решит, что его отец сумасшедший…

Возле хижины под холмом мальчишка трясет грушу.

— А если не сын, то внук?

Крестьянин кивает. Я качаю головой, но, уходя, неожиданно для самого себя оборачиваюсь и говорю:

— Удачи тебе.

Удача, скорее, нужна нам. Покинув мирное королевство Кюрдамира-Биатлона, мы движемся по странам, полыхающим войнами. Кругом поля, заваленные трупами, дым и пепел, поставленные, но не снятые заклинания и ни одной уцелевшей деревни. Ни одного овечьего стада. Голодно. Мы еще терпим, а дракону для пропитания чрева приходится регулярно летать на фуражировку, и с каждым днем все дальше. Чем питаются армии, продолжающие боевые действия, совершенно непонятно.

В отсутствие дракона на нас нападают шайки мародеров, сборщиков податей, вербовщиков, лесных братьев, бандитов и просто людоедов. С нашей стороны потерь нет, и нам удается пополнить оружейный запас. Теперь помимо двух мечей у меня имеется и кистень — похуже, чем Чтозаболь, но тоже ничего.