Сергей Сезин - Нарвское шоссе

Кстати, если я правильно понял, с нами в атаке были ребята из того батальона, который ночью из села немцы выбили. И сейчас они там остались. Надеюсь, нам в следующую ночь не придется выбивать немцев снова. Или днем. Моне весело. Может, ему, когда руку перевязывали, чего-то вкололи типа тех шприц-тюбиков, про которые ребята толковали? А есть ли они в это время? Вообще, можно и из простого шприца… Ладно, гляну, что у него со зрачками. Морфий, промедол и герыч должны зрачок сужать. А вот сужают ли трамал или налбуфин – фиг его знает.

Пить хочется. Тяну трофейную фляжку, откручиваю колпачок – блин, коньяком тянет из горлышка!

Может, не «блин», а надо хлебнуть, чтоб отпустило, – ребята толковали, что это самое оно, только у них не всегда возможность была отходняк так перебить. Нет, не хочу.

– Моня, ты трофейного крепкого хочешь хлебнуть? Чтоб не так болело?

Моня поворачивается, отрицательно мотает головой и продолжает: «Церкви и тюрьмы сровняем с землей!» Нет, зрачки у него нормальные, не точечные, как это бывает у тех, кто укололся.

Беру свою флягу – вот водичка в самый раз. Полфляги уходит в меня, как в сухую землю. Не страшно – до дота уже недалеко, а скважина в нем пересыхать пока не собирается. Видимо, эйфория с меня схлынула совсем, и на душе невесело уже, и ноша к земле тянет. Весу-то до фига и более – коробка с дисками, подобранная наша винтовка, немецкая винтовка, в подобранном же вещмешке два немецких котелка, какой-то пакет вроде плащ-палатки, что у убитого немца на груди висел, подсумки с двоих немцев и всякое другое вроде картошки, которую немцы где-то заимели, но приготовить не успели. А теперь мы приготовим. Подобранная винтовка – без штыка, но чего к халявному придираться? И в противогазной сумке – трофейная фляжка, где этот коньяк выявился. А рядом там же немецкие патроны, что я из ленты повынимал. Раз уж есть трофейная винтовка, то второй раз немецкие патроны могут не скоро попасться. Моня тащит пулемет и Федину винтовку, а еще в противогазной сумке у него немецкий пистолет в кобуре. Это мы для Островерхова зажали. Тем более если комендант в госпиталь загремит, то командовать нами будет Федор Ильич. Вот и будет ему командирский символ. А свою винтовку он отдаст еще кому-то. Нам-то пистолет таскать начальство не позволит.

Порадуюсь хоть трофеям.

Петь немного больно – болит губа, по которой мне немец вделал, болят и шатаются зубы за ней, но пою. Еще бы гитару и к ней еще пару рук отрастить, чтоб можно было и добро тащить и играть одновременно…

Авторский комментарий

Пока красноармейцы Скобликов и Егорычев идут к своей точке, где их встретят как героев, мы немного в описаниях забежим вперед. Только что взятая утром Дубровка будет оставлена после обеда, причем без давления противника. Командир 191-й дивизии пришлет приказ батальону Петрова, обороняющему Дубровку, об отходе за реку. В два часа пополудни батальон покинул позицию, чем воспользовался противник и прорвал оборону УРа, ударив в брешь, открытую отходом батальона из Дубровки. Немцы ударили и с запада. Удар с тыла привел к гибели расчетов противотанковых пушек, стоящих в дзотах в глубине обороны. Повернуть орудия навстречу атаке не давала конструкция сооружений, а самооборона была затруднена недостатком стрелкового оружия у гарнизонов. Сбитый ударом во фланг и тыл, батальон 559-го стрелкового полка побежал. Оборона УРа начала рассыпаться на отдельные очаги сопротивления.

Комендант УРа майор Котик пытался остановить отходящий к переправе батальон Петрова, но ему предъявили приказ командира дивизии о снятии батальона с позиций и отходе. Пришлось контратаковать не батальоном Петрова, а теми, кого нашли. Комендант УРа, начальник штаба и уполномоченный особого отдела во главе собранных ими бойцов остановили бегство 559-го полка и контратаками удержали плацдарм у деревни Сала с переправой и близлежащими дотами. Бегство останавливали применением оружия, расстреляв младшего лейтенанта и рядового бойца. Доты первой линии подверглись атаке с двух сторон, противник применял артиллерию, танки и огнеметы. Три дота и два дзота первой линии были разбиты уже к вечеру. Что произошло с дотом номер 16, который находился за дорогой, осталось неизвестным. Фактически это означало гибель первой линии обороны. Вторая линия еще держалась, но немцы постепенно отжимали ее защитников к реке.

Нас встретили как героев. До обеда мы купались в потоках всеобщей любви, вот только отдыха нам предоставить не могли в качестве награды. Война… Взяли в руки лопаты и стали копать. Немцы могли снова атаковать, и опять же с тыла, а амбразуры у нас смотрят больше на запад и юго-запад. На восток смотрит только амбразура обороны входа. Но какой там у нее сектор обстрела – смех один! Потому мы по приказанию Островерхова вырыли в тылу дота полукольцевую траншею, соединив ею оба хода сообщения. К устроенной нами импровизированной площадке добавили еще одну для «максима» и одну для «дегтяря», да и эту утреннюю площадку окультурили. На послеобеденный период Федор Ильич запланировал устройство еще нескольких стрелковых ячеек и перекрытой щели для укрытия. Это для того, чтоб не всем при обстрелах бегать в дот и из дота. В ней укроется дежурный расчет. Для нее нужно было бы иметь бревна для наката. Паша Черный, когда сопровождал взводного, видел, что неподалеку есть хорошая сосна, поваленная взрывом бомбы. Высота у нее метров шесть или чуть больше, так что на щель точно хватит. Топор в доте был, а вот пилы нет. Ну ладно, что-нибудь придумаем.

Обед сегодня был понятием чисто символическим – как середина дня. Утром в дот принесли еду и предупредили, что теперь будут доставлять еду два раза в день, утром и вечером, а суточная порция будет делиться поровну. Днем будем только хлебушек жевать, а с темнотой отъедимся.

Поскольку мы утром в атаку ходили, нам наши порции оставили в котелках. К нашему приходу они уже остыли, но мы все уплели за милую душу.

К обеду прибыл весь забинтованный Волох, который не захотел эвакуироваться. Наши труды он одобрил и занялся переговорами с соседними дотами, чтоб добыть у кого-то пилу.

Переговоры прервал артналет. Он был немного не такой, как раньше, и длился дольше. Такое впечатление, что немцы уже знали, где наши доты, и последовательно обстреливали каждый из них, постепенно смещая огонь по линии их расположения. Может быть, это неправильное впечатление, но именно так я подумал. Тягостное ощущение, когда ожидаешь, что вот сейчас немцы изменят прицел и снаряды будут падать прямо на тебя… Нам взводный уже не один раз говорил, что дот рассчитан на прямое попадание 152-мм снаряда, но все равно на душе давило и давило… Я себя успокаивал тем, что доты построены уже давно, явно не менее двух лет назад, а может – и все пять. Или даже больше. А бетон со временем набирает крепость. Вот насколько он станет крепче за пять лет – этого я не знал. По крайней мере, я мог рассчитывать, что если в дот попадет такой снаряд, как взводный говорил, и дот не рухнет, то более слабые снаряды могут попадать не раз и ничего нам не сделать. Теперь надо вспомнить, часто ли встречаются такие калибры. В журнале, что я смотрел в комендатуре, была организация японской дивизии. А вот в ней орудия были послабее. Япония – страна богатая, не чета тогдашней Латвии, так что она много чего могла себе позволить. А как с этим у немцев? Да точно не помню. Что-то когда-то я про это слышал, но, естественно, не запомнил. Зачем оно мне было тогда? Мои попытки вспомнить прервало прямое попадание в дот.