Людмила Белаш - Русская фантастика 2010

«Скольким детям вы испортили жизнь? Неужели вас ни разу не мучила совесть?»

Совесть? Да разве у меня есть выбор?!

Наперерез выбежал какой-то зачуханный репортёришка. Вырос грибом-поганкой. У-у, мразь. И где их только берут? Я надеялся, что слава Феникса — так окрестил меня один высокоученый идиот, а кретины из масс-медиа радостно подхватили — давно растворилась в других популярных скандалах. И право задавать вопросы принадлежит исключительно «крестникам». Каждый раз надеялся. Зря. Репортёр бойко затараторил многажды повторённое и говорённое. Оператор, такой же плюгавый, взял нас в прицел камеры. Меня с пеной на губах распинали на столбе общественного мнения. Убогий репертуар журналистов не блистал новизной: вопросы с подковыркой, навешивание ярлыков, ехидный, панибратский тон. Я был сыт этим по горло.

— На Ленинском проспекте горит девятиэтажный жилой дом. — Бледный, с неопрятными длинными волосами, — и впрямь поганка! — репортёр загородил мне дорогу и бубнил не переставая. — И вновь известный спасатель Олег Николаев приехал вызволять людей из огня. Как всегда, он бодр и весел, как всегда, его не тревожат мысли о том, что своими действиями он отбирает у людей годы жизни. Пять, десять, а то и — страшно подумать! — двадцать лет! Вдумайтесь в цифры! Сколько за это время можно было бы сделать! Прочувствовать! Пережить! Но Николаеву всё нипочём, ему плевать на людей, на конкретных людей — он просто и грубо делает свою работу, заявляя, что выполняет долг перед человечеством! А ведь он даже не профессионал. Вместо того чтобы держаться от пожаров подальше и предоставить спасение людей тем, кто действительно в этом разбирается, Николаев упрямо лезет в пекло! Олег, не скажете ли нашим телезрителям…

Я грубо оттолкнул руку с микрофоном — цифра «5» на картонном ободке, — который он сунул мне прямо в нос. Врёт и не краснеет: десять и двадцать лет! Любят брать исключения. Конечно, три-пять — разве сенсация? Был бы автомат — пристрелил бы гниду, хотя… могу и по-другому. Должен понимать, чем рискует. Но знает, подлец, — не трону.

Ритм, звучавший во мне, взвился стремительным броском — аллегро! престо! престиссимо! — и оборвался. Хлопок. Тишина. Так истребитель преодолевает сверхзвуковой барьер. Я «включился». Спустя мгновение вернулись звуки — медленные, журчащие. Лицо щелкопёра стало неподвижным: театральная маска с прорезями глаз и рта. Рот закрывался — плавно, тягуче, будто через силу.

Пожарные расчёты снимали людей с шестого этажа: ребята двигались как в замедленной съёмке, нехотя шевеля руками.

Ускорение нарастало: полураздетые жители замерли, ветер не трепал их одежду; языки огня лениво взметались и опадали — красивое, гнетущее зрелище. Им нельзя не любоваться, и не ужасаться ему нельзя. Огонь, многорукое, жадное чудище — враг. И никогда — ни за что! — не станет другом. Никому, слышите? Нельзя приручить врага, можно только уничтожить.

Учёный болван зря назвал меня Фениксом — я ненавижу огонь и боюсь его. Боюсь, что когда-нибудь… Но об этом лучше не думать. По крайней мере, сейчас.

Я ускорился — раз этак в пятнадцать. Стометровку за секунду? Без проблем! Правда, если бегом. Время привычно остановилось: моментальная фотография, стоп-кадр, на котором движется лишь один персонаж — я. На самом деле всё гораздо хитрее: я не ускоряюсь физически, организм работает по-прежнему, но вокруг возникает слой быстрого времени. Эллипсоид, полтора на два с половиной метра — это если измерять снаружи. Изнутри он больше, что связано с уменьшением кванта действия h.

Когда-то я пытался разобраться в дебрях физики, осилить мудрёные формулы, теории и постулаты, но сколько ни корпел над учебниками, вынес только одно: мой случай — прямое доказательство существования неоднородного пространства-времени и изменения кванта действия, иначе — постоянной Планка, которая вовсе не постоянна.

Переход оттуда сюда напоминает пробой. Напряжение копится, копится и… Эмоциональный накал, стресс, вызванный внешними факторами, искусственно — медпрепаратами либо усилием воли, — вот спусковые крючки. Курок взведён, боёк ударяет по капсюлю: ударная волна расширяющихся газов. Взрыв! Пулю выбрасывает из ствола. Будто продавливаешь упругую мембрану… Сопротивление велико, но ты упорно давишь, давишь, и оно резко падает. Ты — в другом временном потоке.

На меня это никак не влияет — я встроен в систему, движусь и существую вместе с ней, её процессы подчинены тем же законам, что и в изначальной. Ускорение — лишь разница между потоками. Мир вне быстрого слоя я воспринимаю как статичный: замершее, сонное царство. Для наблюдателей же я смазываюсь в мелькающую тень. Субъективное ощущение времени, моё и их, одинаково. Но если сравнить объективное… вспомните, пусть они и не к месту, релятивистские эффекты.

По идее, размеры и масса — если наблюдать со стороны — должны уменьшаться пропорционально большему количеству времени, но что-то теория не срастается с практикой.

Ещё менее понятно, как это вообще достижимо. Путаные объяснения медиков и учёных маловразумительны. Якобы мутировавший ген переключает гипофиз в иной режим работы. Его средняя доля начинает в избыточном количестве вырабатывать гормон… э-э… трудно запомнить заковыристые латинские названия. Вдобавок происходит изменение гипоталамуса, что отражается на нейросекреции и в итоге — на функционировании задней доли гипофиза. Физиологическое значение комплекса образующихся гормонов исследователям пока неясно. Однако нет сомнений, что они действуют на нервную систему, и получается… Далее, чтобы не впадать в антинаучную ересь, доктора и профессора разводили руками. Мол, при нынешнем уровне науки обосновать нереально. Работает ведь? Что ещё?

Не знаю, не знаю. Химия, конечно, влияет на физику, но чтобы так?..

На балконах девятого этажа — никого, один я такой невезучий. Нет бы к тёще поехать или прекратить глотать снотворное. Глядишь, и удрал бы, пока не разгорелось. Я до рези в глазах всматривался вниз, гадая, как скоро сюда доберутся пожарные.

— Эй! — размахивал руками, стараясь привлечь внимание.

Как назло, одна автолестница стояла на углу, а другая — у второго подъезда. Подъехать ближе мешали деревья, и ряд квартир с правой стороны дома выпал из зоны контроля пожарных, пусть и на время. Мне вообще редко везло в жизни, а по-крупному так вообще однажды.

Ждать, когда в комнате уже трещит, пожирая обои, огонь, было невыносимо. Накатило хорошо знакомое чувство беспомощности, осознание безвыходности. Сделать ничего нельзя, и единственное, что от тебя требуется — положиться на кого-то, доверить принимать решение другому. От этих людей будет зависеть твоя судьба, и ты слепо подчинишься. Выбора нет.