Роман Караваев - Инверсия

Предок по-прежнему таращился на него широко распахнутыми глазами. Правда, изумление в них постепенно сменилось любопытством пополам с естественной опаской. Так ведь было отчего. Во-первых, Макс явился, аки ангел с неба, во-вторых, его одежда, с точки зрения аборигена, не лезла ни в какие ворота — он так и оставался в камуфляже, только футболку и куртку сменил, и, наконец, в-третьих, он оказался в непосредственной близости от того самого места, куда так стремился беглый мастеровой.

Добравшись до скрытой от наблюдения снизу расселины, где, собственно, и помещалась площадка, обильно покрытая белёсым мхом, Клюев присел на обломок породы и тоже уставился на Евсея. Выглядел предок неважно. Хотя по возрасту они, скорее всего, отличались мало. Исхудавшее, поцарапанное лицо, обросшее негустой, короткой бородой, сбитые пальцы босых ног, из одежды — лишь холщовая домотканая рубаха, такие же штаны да потёртый кожаный ремешок, охватывающий длинные соломенные волосы. Чувствовалось, что он много дней в бегах и питался всё это время исключительно дарами леса. Макс хмыкнул, склонился вбок и сделал вид, что нашаривает за обломком нечто, ранее туда положенное. Затем он извлёк на свет божий видавший виды мешок, известный в народе под названием «сидор», развязал горловину и стал доставать оттуда то, что едва не привело его визави в состояние голодного обморока, хотя всего-то перед ним появились: каравай чёрного хлеба, бутыль молока, заткнутая деревянной пробкой, и вяленый кусок оленины с двумя большими луковицами. Правда, хлеб и мясо благоухали так аппетитно, что понять обессиленного Хлопова было нетрудно.

— Поешь, парень, — сказал Макс, приветливо улыбаясь. У него возникло отчётливое состояние дежа вю: Кондратий очень похоже глядел на разложенное перед ним изобилие. — Укрепи силы.

Евсей зыркнул на него серыми глазищами, склонил голову в поклоне и перекрестил снедь.

— Благодарствую, добрый человек, — пробормотал он, — но не смею.

— Почему же? — искренне удивился Клюев.

— До человеческого жилья много дней пути, а ты как же будешь?

Макс видел, что он еле сдерживается.

— Обо мне не тревожься, — ответствовал он, — Я здесь живу.

— Здесь? — Хлопов беспокойно оглянулся. — Тогда откуда всё это? — Он опять уставился на пищу голодными глазами.

— То промысел божий, — не терпящим возражений тоном произнёс Клюев и ловко переключил внимание собеседника. — А вот на тебе креста я не вижу.

Евсей испуганно схватился за голую шею, не обнаружил искомого, и глаза его помертвели.

— Утерял, — жалобно прошептал он и задрожал всем телом. — Видать, когда на гору полз.

— Не твой ли? — Макс решил утешить предка и протянул к нему ладонь, с которой свисал простой оловянный крестик, свободно болтавшийся на бечёвке.

— Мой! — возликовал Хлопов и попытался облобызать руку спасителя.

— Это лишнее, — обронил Макс, оставляя крестик в пальцах собеседника и поспешно отдёргивая ладонь. — Я не священник. А ты давай, вкуси от щедрот местных.

На этот раз Евсей отказываться не стал. Он ещё раз перекрестил пищу, предварительно нацепив потерю на шею, и сразу начал есть. Боже, как он уплетал! Таких скоростей Клюев давно не видывал. Через пару минут Макс заволновался и предостерёг:

— Не торопись, парень! С голодухи сразу много нельзя. Плохо будет.

Тот сначала замер с открытым ртом, потом медленно прожевал и проглотил очередной кусок и лишь после этого с любопытством спросил:

— Почему?

— Потому, — сердито сказал Клюев. — Знаю, что говорю.

Евсей отставил пустую бутыль из-под молока, вытер руки о рубаху и смиренно замер.

— Благодарствую. — Насытившись, он уже не вздрагивал от каждой мелочи. — Кто ты, добрый человек? И что делаешь один в такой глуши? — Он опять пожирал взглядом одежду, которой суждено появиться через века.

— Я хранитель, — индифферентно сообщил Макс.

— Охранитель? — не поверил Хлопов. — Охранитель золотого камня?

— Камня, — то ли спросил, то ли подтвердил Клюев. — Того, что наверху?

— Его! — Евсей перекрестился.

— Вот что, парень, — Макс, наконец, принял решение, — ты отдохни пока. И поспать бы не мешало.

— Да я… — шевельнулся Хлопов, и глаза его закрылись.

— Вот и ладно, — усмехнулся Клюев. — Настала пора и мне выступить в роли Никиты.

Он провёл рукой перед лицом предка, и царапины стали сглаживаться и сходить на нет. Потом он долго держал правую ладонь сначала у сжатых кулаков Евсея, а позже — у содранных вдрызг ступнёй. И лишь после всего этого совершил несколько плавных движений, словно закутывая мастерового в покрывало. Постоял, склонив голову набок и оценивая плоды своих трудов, встряхнул расслабленными руками и отвернулся. Теперь он знал о Хлопове всё. Годков ему минуло всего-то двадцать три с половиною. И не с Гороблагодатских заводов переведён он был в Ижевск для освоения новых производств к вящей славе матушки-императрицы Елизаветы Петровны. Нет, граф Пётр Иванович Шувалов прислал его из столицы, где обучался будущий рудознатец и мастер ковки своему нелёгкому ремеслу и зело превзошёл сии науки. А потому назначался ему на новом месте особый статус технолога и начальника экспериментального цеха, говоря современным языком. И маячило уже перед Евсеем блестящее будущее, да не сложилось.

Приглянулась ему красавица и рукодельница Настенька, числившаяся при строительстве прачкой. И хоть тяжела была работа, девушка — хохотунья и певунья — не унывала, унаследовав от родителей нрав весёлый и общительный. Но вот беда — глаз на неё и управитель положил, впрочем, не для матримониальных дел, а исключительно забавы ради. Девушка и в сторону-то его не смотрела, молодого мастерового привечая, но управитель не отставал, домогался упорно. Ну и не стерпел Хлопов, несмотря на характер покладистый, высказал супостату всё, что о нём думал, да ещё и пригрозил — не угомонишься, мол, отошью по-другому. В общем, нашла коса на камень.

Затаил управитель злобу неистовую и, поскольку сладить с юным соперником силёнок недоставало, настрочил донос в Тайную канцелярию, где приписывал Хлопову все грехи смертные, вплоть до оскорбления в пьяном виде святого имени государыни-императрицы и злоумышлении противу графа-благодетеля. Не поверил Пётр Иванович подмётной грамоте, ведь не с чужих слов знал Евсея, но здоровье его к тому времени уже весьма пошатнулось. Не смог защитить любимца.

Грозил Хлопову не просто острог, а пытки на дыбе, да не учёл управитель прыти и авантюрного склада ума юноши. Опоздала стража, ушёл оклеветанный, пообещав напоследок Настеньке вернуться, а управителю голову открутить. В чём был, в том и ускользнул. На север двинулся, в места дикие и малодоступные, шалыми людишками облюбованные. Зато по народным преданиям где-то там скрывался таинственный золотой камень, желания исполняющий. Вот только видеть его мало кому удавалось, а уж приблизиться — и подавно. Но молодой рудознатец упорен был в намерениях своих и отступать не собирался. Так и бежал через леса, спасаясь от погони и выбирая направление одному ему ведомыми уловками.