Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

Гораций сжал кулаки.

— Господин Флоренц, а вы на чьей стороне?

— Как ученый, я могу подтвердить проявленный дар у обоих, — начал Флоренц, и теоретик, не признав поражения, ретировался вслед за Винсентом. Декстра расхохоталась, смех ее напоминал скрежет ножей друг о друга.

— Ну и цирк. Ребята, надеюсь вам понравилось, — пламя на ее голове изогнулось указателем на дверь. — Но теперь все в порядке. С сегодняшнего дня вы — элита Магнитов… Флоренц, пнешь зануду, чтобы выписал пропуски?

— …А потом ржали уже мы. Рони, ты тоже. Не отмазывайся!

— Нервное. Я тогда впервые ощутил ресурс Винсента. Будто… — Рони задумался, и щелкнул пальцами, будто порываясь забрать у Целеста сигарету, — …платяной шкаф на спину поставили.

Они часто вспоминали события почти пятилетней — юбилей в ноябре — давности. «Брачная ночь», перевод с нижней ступени Магнитов на высшую — единым рывком, словно на крыльях взлетели. Знакомство.

«С Вербеной». — И в зеленых глазах Целеста вспыхивали лунные блики.

«С Элоизой». — И Рони сглатывал ванильно-медовую слюну.

В Лилейном сквере лилий не росло, зато процеживали прохладные уже солнечные лучи вязы, клены и каштаны с побурелыми «свечами» и разлапистыми листьями. Солнечные пятна поблескивали на траве, узких уютных тропинках и крышах маленьких кафе горстями золотых. Солнце подкидывало монетку-другую и Целесту, отчего волосы его загорались пламенем, не хуже, чем у Декстры. А Рони неизменно жмурился. Он не любил слишком яркого света.

Неподалеку шелестел древний Дунай — когда-то, читал Целест, до эпидемии, река была грязной, промышленной. Теперь Виндикар берег ее; вредные производства и ядовитые фабрики стыдливо, словно мусор под ковер, прятались в Пределах.

Целест стряхивал пепел, закинув ногу на ногу, теребил браслет с серебряным прямоугольником — не больше бритвенного лезвия. Знак элиты Магнитов.

— Это Вербена, правда? Она принесла нам счастье.

Рони помедлил, прежде чем кивнуть.

С заветного дня, когда урожденный Альена и беспородная дворняжка — Тарк сделались нечаянными свидетелями перебранки Глав Совета, изменилось многое. Скрепя сердце и скрипя зубами, Гораций подписал циркуляр, Целесту и Рони выдали браслеты с бирками- прямоугольниками, они же передатчики экстренных вызовов. Скалилась до боли знакомая змея-гравировка, полыхая карминовым, если объявлялся одержимый и требовалось его ликвидировать.

Все ограничения по комендантскому часу «учеников» растворились, как тучи после летнего ливня: сторожа кланялись элитным Магнитам, даже если те собирались в три ночи в бордель.

Тао Лин от зависти пожелтел втрое обычного, распространял какие-то невероятные сплетни про Сенатский протекторат, подкуп и кровное родство с Главами Совета. По обыкновению, ему не верили. А Целест и Рони пожимали плечами, рассказывали правду (кроме упоминания Вербены), вели себя абсолютно как прежде.

Экс-учитель Тиберий пожимал руку как равным, только усмехался смуглым ртом почему-то. «Двумя отчетами меньше», — сказал он, объясняя ухмылку. Действительно, элита рапортовала непосредственно Главам.

Поначалу над рапортами тряслись. Целест изгрызал по полручки в придачу к пачке сигарет, а Рони и вовсе разве лбом о стенку не бился. Но Тигрица пробегала глазами мелко исписанные листы минуты за три, а потом отпускала — не терпя, как выяснил Целест позже, только лжи и попыток выкручиваться. Врунов высмеивала перед всем отрядом воинов, высмеивала язвительно и жестоко, издеваясь над каждым словом; Целест провожал опальных соратников сочувствующим взглядом: ему думалось, после подобного разноса жертве остается только петля.

Впрочем, никого не хоронили. Декстра действительно заботилась о подопечных.

Отчеты Рони и вовсе сводились к паре минут безмолвного диалога телепатов. Винсент ожидал его в своем кабинете, переполненном тяжелой и покрытой пылью роскошью — золотыми и бронзовыми статуэтками, циклопическими часами и величественными картинами; главный мистик привык к обстановке, так моллюск привыкает к раковине — менять ничего не собирался, равно как не видел паутины и ржави. Винсент обычно читал какую-нибудь книгу, когда Рони входил и мялся на пороге, а потом бросал короткое: «Хорошо» или «Молодец». Рони подозревал, что глава мистиков помимо обычных псионических способностей обладает и ясновидением.

Им повезло: распределение обогнуло третьей дорогой, не отослали в соседние города — портовый и пропахший рыбой Веллум, сонный Аратор или вовсе на остров, некогда звавшийся Британией, остров Ллайен, огрызок империи Эсколер и цивилизации. Магниты- элита столицы — достойная судьба, даже Целест доволен ею, не говоря уж о безродном парне из Северных Пределов. Рони нравился мегаполис — мобили вместо мосластых кляч, электрическое тепло вместо нарубленных сосен; Целест сдержал и обещание «повеселиться», только повел напарника не в разнузданный Пестрый Квартал, а в парк аттракционов. И не ошибся: Рони потратил немало монет на «русские горки», комнату страха, такую смешную по сравнению с наваждениями мистика, на засахаренные яблоки и дурацкие сувениры, вроде аляповатых кепок и безразмерных футболок. А вечером признался Целесту, что уже не тоскует по дому и прежней жизни.

Труднее оказалось с прямыми обязанностями. Поначалу Рони зажигал узкие деревянные щепы-лучины в память о каждом призванном — «они ведь были людьми», но полгода-год спустя ритуал поблек, стерся, как истоптанные башмаки; и он прекратил отдергиваться, выхватывая среди отключенных знакомые лица. И переступал через разодранные, словно после разрыва динамита, куски призванных Целестом. К торопливому, смешанному с брезгливостью страху привык тоже.

Вот и сейчас — официантка в коротком, несмотря на прохладу, платье цвета корицы принесла им пряное розовое вино и жаренную в сухарях утку, а получив за расторопность чаевые — не улыбнулась, как улыбалась обычным посетителям; ретировалась.

Они сняли залитые кровью мантии, но браслеты- передатчики выдавали Магнитов. Целест звякнул серебром о бокал.

— Вербена… скоро ее выступление. Ты пойдешь?

«А Элоиза там будет?» — едва не спросил Рони, и едва не подавился ломтем картофеля. Во-первых, разве Вербена появляется без названой сестры? Во-вторых…

— Конечно.

— Сестрица по секрету доложила… Сейчас, погоди, припомню, как она это сказала… «Будет настоящий фурор, мы встряхнем наше болото», — продолжал Целест. К их столику подлетело несколько воробьев — в отличие от людей, птицы не страшились «садистов и мозгожоров». Целест щедро отсыпал крошек. — Я и не сомневаюсь. Вербена — всегда залог фурора… иногда чересчур.