Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

— Она воплощенная, — проговорил Авис чужую фразу. Рони только кивнул и дернул Целеста за полу плаща: спускайся. С небес на землю.

Да, Вербена уже здесь. Не повод расходовать впустую ресурс — на глазах всей Цитадели, и Глав в частности…

Наверное, Рони просто завидовал.

— …все дурное из прошлого пусть останется там, а благое — возьмем же с собой в новый год, да восславит- ся Мир Восстановленный — Империя Эсколер и сердце ее — Виндикар, — последние слова Адриана Альены рассыпались в тишине. Впрочем, Альена улыбнулся «приемной дочери», кивнул стражам — они же изображали оркестр. С барабанами, трубами и литаврами; дикарская или бойцовая музыка.

То, что нужно, подумалось Целесту. То, что нужно, чтобы убедить объединиться… и говорить про Амбивалента.

Он обернулся к Главам, почему-то зацепился взглядом — ученый и теоретик, Флоренц и Гораций, «лучшие враги» синхронно сложили руки на груди. У Флоренца получилось почти величественно, Гораций же скукожился старым грибом, очки ползли к кончику носа.

Некоторых трудно изменить. Но можно попробовать.

Вербена двигалась медленно-медленно; приглядевшись, Целест понял, что идет она босиком. Притихшие люди и синхронное дыхание; часть Магнитов скептически гримасничает — особенно мистики; реальность расползалась в пыль, как иссхошая глина.

По той пыли и шла Вербена.

У Вербены розовые ногти и пятки. Узкие голени — на правой серебристый браслет в виде змеи. Змея — символ Гомеопатов.

Цел ест едва сдержался, чтобы не прокричать ее имя. По лбу сползла и затекла в уголок глаза капля пота, он сморгнул ее, как смаргивают слезу. Тем временем Альена и сенаторы покидали трибуну — сцену, добровольно уступая место истинной владычице — хорошо, что она просто девчонка, которая не предъявляет прав и не пытается диктовать волю. Вербена поднималась по грубо обтесанным фанерным ступеням; по-прежнему босая и перламутровая.

Она начала танец.

Пять лет осыпались обгорелой шелухой. Целест снова был там, в приземистом мокротно-сером подвале, пропахшем сивухой и застарелой грязью; и околдованный, взирал он на лунную нимфу — Дафну.

Все равно что снять кожу — вместе с возрастом, чертами лица, обидами, памятью и запекшейся под ногтями кровью, и шагать босиком — совсем как Вербена; вместо невинных круглых пяток — красно-белые полосы заголенных сухожилий, мышц. Пешком в рай. Босиком в рай.

Целест не дышал. Все, кто присутствовал на Площади, Большая Собака Виндикар, — тоже.

На «галерке» ругнулись — кому-то полезли на голову, и тут же умолкло — тонкой нитью стрельнула со сцены лента легкой ткани, лента и взгляд, словно вспышка в кромешной тьме. Вербена запрещала дышать. Вербена запрещала чувствовать что-либо, кроме своего танца.

Рони подумал, что власть всякого бога — или богини — жестока; но тоже протянул руку, пытаясь осязать разогретый плотный воздух. Замедленная ритуальная музыка с нотами жести вгоняла в транс, толпа повторяла за Вербеной каждое движение, пусть и получались вместо гибких фигур (ее позвоночник из проволоки, что ли, как- то удивлялся Тао) неуклюжие выпады. Вербена запрокинула голову назад, закрутилась, расстреливая пространство шелковой паутиной — знакомый трюк, перламутровые ленты разматываются, обнажая сердцевину. Упала на колени, изогнулась, — казалось, можно различить, как бьется под выступающими ребрами сердце; легко взмыла в воздух, описывая двойное сальто.

На занозистую поверхность сцены опадали ленты.

Вербена все-таки срывала с Виндикара кожу. В первую очередь — с себя и Целеста. Швами наружу — Рони знает, каково это. Прозрачность амебы, состояние первичной протоплазмы — ни мыслей, ни слов, ни личности; цельность.

Это… страшно?

Или прекрасно?

Толпа покачивалась в унисон.

Взъерошенные гуляки, выгадавшие себе неплохое местечко — рядом с Магнитами, правда, но близко от сцены, замерли с открытыми ртами. На вывернутых губах вязко повисла нить слюны. Поодаль аристократичные дамы водили своими веерами в такт движениям Вербены, и в глазах их не было ревности к более молодой и красивой женщине.

Была вечность. Огонь или вода. Вербена — танец огня и воды.

Ленты, бронзово-смуглая сердцевина, веретено жизни. Вербена была паркой целого города — или же всего Мира Восстановленного? Прикажи она сейчас совершить коллективное самоубийство — Площадь Семи стала бы гекатомбой.

«Почему бы и нет?» — Рони улыбался. Вместе со всеми. В первую очередь вместе с Целестом — он не солгал, когда заявил, что «питается» чужим счастьем, экстаз напарника — лучшего друга пах летними травами, коноплянно дурманил. Рони тоже был счастлив.

Оглянулся на Магнитов — воины не лучше обычных людей, мистики изредка смаргивают и усмехаются. Воплощенная, мог прочитать Рони. Особый… как это называется? — кайф для тех, чей мир заткан туманами и отражениями. Вербена показывала мистикам — жителям Зазеркалья — плотные предметы и яркие краски. «Смотри своими глазами, не чужими».

Воплощенная.

Воплотившая.

Ему почудилось (да, вот именно, просто чудится) — Главы недовольны; вернее, Флоренц и Гораций — в толпе, затерялись и смешались, колба с реактивом в океане и клочок бумаги в библиотеке. Винсент и Декстра хмурились. Кажется.

«Наверное, им не нравится, что… ну…» — Рони не сумел подобрать объяснения. Он вновь уставился на Вербену, одновременно слизывая «пенки» — восторг и надрывное, какое-то запредельное наслаждение Целеста.

В Зазеркалье всегда холодно, а он любил тепло. Он придвинулся, притиснулся ближе и сжал длиннопалую ладонь, чуть влажную от пота и горячечную там, где стучал пульс. Цел ест не стал вырываться.

Вербена остановилась. Оборвала танец; музыканты растянули вопрос в фальшивую ноту, единым выдохом пронеслось: «Что?» Пальцы Целеста свело спазмом, чужую руку он сжал до боли.

Несколько лент по-прежнему искрились на груди и бедрах Вербены. С того выступления в баре она не позволяла себе обнажаться. Может быть, учитывая вкусы покровителя — Адриана Альены. Может быть, потому, что…

«Ну, Целесту бы не понравилось».

Вербена сморгнула, будто только очнувшись от транса. Того гляди спросит — кто вы, где я? Взрыв бара, запах пепла или персиковый мед ароматизированной ванной. «Где мы все?»

Дыхание Вербены только чуть-чуть сбилось, подрагивали ключицы и прилипла прядь волос ко лбу. Пользуясь замешательством, она подхватила отодвинутый с глаз долой микрофон, повисла на нем, словно на партнере.

«Вербена никогда не танцевала в паре, только соло», — почему-то отметил Рони. Он разжал ладонь: из костяшек Целеста (непроизвольно?) проступили шипы, мог нечаянно поранить напарника.

— Я молчала пять лет, — сказала Вербена. Голос сорвался на полувзвизг. Она волновалась. Вербена кашлянула, мгновенно смутившись и спрятав за ресницами ярко-лунный взгляд, но продолжала: — Я молчала пять лет, потому что говорила движениями, ну нечего было добавить. А сейчас есть. И я хочу сказать…