Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

Целесту припомнились балаганные чудовища из Пестрого Квартала — сиамские близнецы, люди-собаки, поросшие шерстью — комья шерсти даже на языке, синюшном и зловонном; трехногих и двухголовых мутантов. Толпа потешалась над ними, забрасывала яблочными огрызками и шелухой от орехов и семечек, а они безучастно наблюдали за зеваками, скорее всего обколотые наркотой-одноразкой.

Пестрый Квартал — хорошее место, там принимают даже с Печатью. Главное, найти и забрать Вербену… где она?

«Рассказать — что?»

Он приподнялся на локтях. Его морозило и шатало, но Целест решил — просто истощение и долгая болезнь, ерунда — я ведь уже выжил. Потребовалось пять паучьих подъемов-спусков, чтобы он скинул с мятой постели одну ногу, затем вторую.

«Мои… ноги».

Иссохшие, будто у старика, с тонкой пергаментной кожей, крупные кости коленных чашечек и грязные пальцы. Целест уставился на свои ноги, чувствуя, как откуда- то прикатывает старая добрая подружка-тошнота. И боль, конечно же.

«Это все, что осталось от меня?!» — Ни плоти, ни мышц. Целеста охватила паника: если болезнь и агония парализовали его? Разве можно ходить на… этом?

Он перевел взгляд на руки, птичьи когти и кости фаланг. Провел по ребрам — выпирали, грозя разорвать кожу. Старые штаны сваливались с тазовых костей.

«Пожалуй, что выдержат… от остального тоже немного осталось». — И он встал, держась за тумбочку, преодолевая головокружение и полутемное забытье. Но стоять получилось, паук нырял вверх и вниз, а Целест стоял на месте — не падал, даже когда отпустил опору.

«Ладно. — Он произнес бы вслух, но мимика причиняла боль по-прежнему. Без крайней нужды не говорить, не кричать, не улыбаться, не… — Ладно, ладно».

Он шагнул к двери. Раз-два — получалось куда легче, чем Цел ест опасался. Он жив, и он должен забрать Вербену — остальное ерунда, мышцы на костях нарастут, а где останется голое мясо…

Целест замер. На стене висел выдраенный до блеска жестяной таз. Отражение в нем расплывалось в неразборчивое пятно, и все-таки — увидел.

«Это я. Это мое лицо».

Поджившее, но все равно кровавое месиво пополам с пустотой — вытаращенный правый глаз круглый и напоминает яйцо.

Он едва удержался от стона и еще от прикосновения — схватиться за дыру в щеке, за голый череп с тонким слоем красно-бордового нароста, — это не я, не я.

И отвернулся.

Смазливая мордашка — то, без чего Магниты легко обходятся, в конце концов.

Целест толкнул дверь и столкнулся с Рони. Мистик точно у порога поджидал, и тут же подхватил под руку:

— Ты куда? Тебе рано…

Целест мотнул головой. Грязные слипшиеся пряди задели голую глазницу, он зашипел. Потом порадовался, что здесь Рони, и Рони — телепат:

«Что. Произошло. Я в порядке. Должен знать». — Даже мысли получались отрывистые, как стоны, и Целест разозлился на себя за это. Хватит, отвалялся свое — под пауками и ромашковыми компрессами; пора действовать.

«Где Вербена?»

«Я… расскажу. Потом, ладно? Но ты должен… подготовиться…» — Рони потупился, и Целест вцепился в его предплечья пальцами-крючьями, хваткой смерти — самого Мрачного Жнеца.

«Что с ней?! Она жива?!»

«Да, Целест. Она… жива. — Рони аккуратно отцепил его от себя. — Тебе нужно лечь. Или сесть хотя бы, потому что разговор не на пять минут».

Кровать затянула его. Целест сравнил опостылевшее ложе со сгустком смолы — пристанет, не отдерешь; вязкая, как зыбучий песок. В единственную уцелевшую ноздрю врезались запахи пота, кожных выделений, свечного сала. Паук торжествующе ухмыльнулся из угла: не сбежишь, нить не отпустит. Мы равны.

«Черта с два», — ответил Цел ест, и Рони вскинул на него прозрачный, как дождевая вода, взгляд.

«Это не тебе. Извини».

Общаться без слов намного удобнее. Целест перекинул образ паука и слюдяной нити, Рони понимающе кивнул. Жаль, не все — мистики…

«Я готов». — Целест закинул скелетоподобные ноги и прикрыл их какой-то ветошью. Он сидел, заметно ссутулившись, и осторожно убирал настырно лезущие в рану волосы. Обстричь бы их, раздраженно закинул назад, а потом отодрал от ветоши-покрывала серую «ленту» — завязать космы в хвост. Теперь точно готов.

Но он закричал, подобно специально выдрессированным собакам, которые подавали голос после трели колокольчика — «условный рефлекс», это называется «условный рефлекс», у Целеста он закрепился с одного раза. Он закричал, хотя боль тут же зажгла под здоровым и заголенным глазом разноцветные лампочки — протяжное «аыыы».

Рони кинулся к нему, едва не перевернув по дороге свечу, плошку с отваром и рассыпав какие-то черные семена.

— Тише, пожалуйста… Ты ведь хотел знать, тебе все объяснят.

Целест кричал, а замолчал после слов того, кто появился на убогой «сцене».

— Заткнись, — сказала Декстра, и Целест подчинился. Рони держал его за руки, и на пальцах выступили несколько бисеринок крови: из полуразрушенных ногтей проросли чахлые лезвия.

Условный рефлекс.

— Прекрати. — Декстра врезала бы ему пощечину — еще целых пол-лица, но тяжело опустилась на край кровати. Ее будто резанули по сухожилиям. — Все?

Целест таращился на нее. Здоровый глаз моргал, яйцевидный — крутился по часовой стрелке.

«Что-то… произошло».

Свежие и едва затянувшиеся раны легли поверх старых шрамов. Глава воинов выглядела будто после боя с десятком одержимых — «разумных одержимых», — уточнил Целест мысленно. Широкое плоское лицо заострилось, словно у больного лихорадкой. Но главное — никакого огня. Никаких волос.

Синяк на правой брови, рассеченный висок и лысый череп. Словно Декстру продержали месяц в нейтрасети и только потом стравили с одержимыми. Ее ресурса хватило — почти.

— Будешь переводить, — кивнула Глава воинов Рони.

«Как мило. Сначала она оттяпала мне половину морды, а теперь заботится, чтобы не было слишком больно выговаривать слова…»

— Не надо. Ты поймешь, — шепнул Рони. Он отпустил ладони Целеста и остался у изголовья. От него исходило тепло, и это успокаивало.

«Пойму. Хорошо».

— Ты звал Вербену, — сообщила Декстра. Целест скривился бы — тоже новость, но от мимики теперь следовало воздержаться. — С первого дня — все эти недели, пока валялся в горячке. Несколько раз мы думали, что ты умрешь, но ты выкарабкался. И все время звал ее.

Целест пожалел, что стянул волосы. Опустил голову.

— Что дальше? — озвучил Рони.

— Ты достаточно выздоровел, чтобы знать. Ну и никогда не был слабаком, считай это запоздалым комплиментом, Целест. — Она улыбнулась, и морщины разбежались по лицу мириадами трещин.

«Что?» — мысленно и вслух. Голос у Рони глухой, в горле пересохло. Декстра щелкнула ободранными пальцами:

— Вербена — Амбивалент.