Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

— Я готов, — сказал Цел ест. — В смысле… я пойду. Один.

Целест сосредоточенно наблюдал, как тлеет сигарета

от каждого его вдоха. Отрава разливалась по крови, сердце колотилось где-то в ранах, в выпученном правом глазу, у кромки лба, переходящей в рыжие, подернутые ранней сединой волосы.

— Нет, — покачала головой Декстра. Она выпрямилась, но глядела куда-то в сторону Виндикара — «развалин Виндикара», уточнил Целест мысленно: ни Цитадель, ни дом-без-теней не возвышались более над городом. Смерть — это котлован. Пропасть. — Мы все пойдем с тобой. Амбивалент окружил себя охраной — одержимыми, которые достаточно разумны, чтобы не убивать друг друга, а действовать осмысленно. Проще говоря, рабами. Каждый из таких рабов десять раз сильнее любого обычного «больного», но…

— Если она завет меня, зачем вы? — Целест обнаружил, что говорить нетрудно. Рони открывает рот — «переводить», но Целест справляется самостоятельно.

— Нас тоже. — Декстра уставилась на собственные грязные ботинки.

— Вы можете погибнуть, — сообщил Целест, и почувствовал себя идиотом. Какая, мать ее, новость.

— Неправильно. Мы скорее всего погибнем, — пересеченная шрамом бровь вздернулась, но лицо бывшей Главы воинов (бывших не бывает?) осталось невозмутимым. Зато Кассиус, зажавшийся в углу, за Тао и Ависом, протяжно всхлипнул. Маленький аристократ до сих пор не привык к бесконечной агонии. В клубах-то веселее было… и безопаснее.

— У нас нет выбора.

«Мне надоела до чертиков эта гребаная фраза про выбор». — И Целест проглотил кисловатую от табака слюну.

Авис сдавил запястье Кассиуса. Целест уставился на врага, который во сне молил о прощении, а теперь молчал и дрожал — пухлым телом, покатыми плечами, набрякшими влагой глазами. Убивать легче, чем умирать. Наверное — Целест тоже пробовал только первое.

Рони обнимал Аиду. Это было скорее дружеское объятие, чем любовное, и еще он будто пытался закрыть ее собой — знакомый жест; почти как в «Вельвете». Только Элоиза не оценила — жаль.

У Рони короткопалые руки, под ногтями запеклась кровь. Аида гладит его искалеченной — вместо мизинца рваная культя — ладонью по щеке, словно пытаясь сомкнуть края свежей ссадины на подбородке.

Рони готов умереть, знает Целест. Он хотел бы пойти один, но один не пробьется в любом случае. Хотя единожды Вербена пощадила их, может быть, позволит и второй…

«Простите. И я вас прощаю», — вспомнил он слова матери, собственные слова. Одни — на всех.

И поежился. На него смотрели как на жертвенного… кого? «Агнца», подсказала память о чем-то давно прочитанном, а еще вспомнился тот самый старый бог, который принес себя в жертву. Бессмысленную, конечно, — все жертвы во имя людей бессмысленны.

Целеста, по крайней мере, не прибивали гвоздями. Но он и богом не был, всего-навсего рядовой Магнит. Без половины лица. Целест Полуликий.

И кое-что он мог решить. Не для себя, не для Вербены и даже не для Рони… но мог.

Он раздавил окурок. Из-под подошвы курился сизый дым.

— Простите, госпо… Декстра, — сказал Целест. — Но решать буду я.

Глава будто ожидала этого. Расслабленная поза сменилась на более строгую — Целест мог поклясться, что она вытянулась перед ним по стойке «смирно».

«Передает командование? В общем… есть смысл, конечно».

— Аида, ты не пойдешь с нами. — На лице девушки мелькнуло изумление, потом бешенство, но Целест поднял руку: тише. — Не пойдешь, я сказал. И ты. — Он перевел взгляд на Кассиуса, ухмыльнулся. — От тебя маловато толку, даже сфера у тебя получилась жиденькая. Через час вы вдвоем покинете Виндикар и… постараетесь выжить. Не спорь, Аида, ты знаешь, почему должна выжить.

Она быстро коснулась плоского пока живота. Кивнула.

Целест удовлетворенно улыбнулся единственным уголком рта.

«Это лучшее, что я могу сделать для Рони. Он заслужил. Честное слово, он заслужил».

— Через два мы — остальные — пойдем к резиденции Альена. Не обсуждать. Это — приказ.

Темнота обволокла Виндикар. Милостливая равно к живым, мертвым, людям и Магнитам, она стыдливо прятала развалины города, прикрывала черной траурной тканью разбитые улицы с темнеющими пятнами крови, пустые и выпотрошенные дома, похожие на вскрытые и вывернутые рыбьи тушки, груды камней и мусора. Но темнота сама и была свидетельством разрушения — ни фонаря, ни желтого светлячка-окна, ни зажженной спички.

Душная и непроницаемая болотная топь.

«Это не Виндикар. — Целест озирался, потерянный, словно ребенок в лесной чаще. — Это… что-то другое».

Его город — шумный, грязный, жестокий, развратный, святой. Его город — Большая Собака, с острыми клыками, блохами в густой шерсти и длинным хвостом, которым можно так весело вилять. Виндикар — сердце Мира Восстановленного, цивилизация и благодать тухнет у Пределов, но здесь бьет фонтаном.

Разрушенные дома напоминали молчаливых горбунов. Под подошвами хрупало стекло, и вязко чмавкало что-то густое и склизкое; Целест предпочитал не рассматривать и не принюхиваться.

Из-за предгрозовых туч выглянула луна, услужливо вычертила — пустое небо. Целест покосился на Тао — обрубки пальцев, рука беззащитная, как мякоть краба —

без клешней и панциря. Виндикар — тоже обрублен. Ни Цитадели, ни дома-без-теней.

Про Цитадель уже слышал.

— А где здание Сената? — спросил Целест. Его спутники молчали, давно привыкшие к тому, во что превратился Виндикар. «Нет, не так, — уточнил Целест. — Они наблюдали за этим…»

В кои-то веки он радовался, что провалялся несколько месяцев в горячке.

— Разнесли, — неохотно процедила Декстра. И, не дожидаясь новых вопросов: — Нет, не одержимые. Люди. Они, знаешь ли, не были в восторге от того, что происходило… и от Кассиуса тоже.

— Но мы защитили его. И некоторых других аристократов-Магнитов, — подхватил Тао, — в обмен на… скажем, общественную пользу.

Целест переступил через ров — трещину в асфальте, проникающую через земную мантию к недрам, во всяком случае, так рытвина смотрелась в призрачной лунной темноте.

— Вот значит, как вы перетянули их на свою сторону…

«В самом деле, не добровольно ведь». — Целест представил Кассиуса и Аиду — они наверняка уже далеко от Виндикара. Кассиус попытается сбежать… или нет. Бежать ему некуда.

— Нам лучше туда, — сказал Целест. Он узнавал дорогу — трущобы, бедные кварталы, когда-то здесь слонялись грабители и обыкновенные пьяницы, орали кошки и били посуду сварливые жены, а теперь скалился гнилыми зубами частокол развалин. Он пояснил:

— Короткая дорога.

Декстра усмехнулась. «Да-да, госпожа Глава, я частенько удирал из Цитадели и шатался там, где не следует… но вы ведь не станете вменять мне это в вину?»