Руслан Мельников - Хэдхантер. Охотники на людей (полукомикс)

– Берест? Ты жив там, мать твою, или как?!

Осмотрел каждую комнату.

– Слышишь меня, Берест! Ответь!

И лишь убедившись, что на этаже больше никого нет – ответил:

– Слышу.

– Автоматчика достал?

– Достал.

– Держись, мы идем! Скоро будем.

Держаться? Он усмехнулся. Да какие проблемы. Можешь не торопиться, сержант. Теперь-то куда спешить? Борис подошел к окну. Встал, так, чтобы атакующие видели: свой. Чтобы не всадили ненароком шприц или пулю.

Через площадь уже бежали, пригибаясь, пятнистые фигурки. К дверям, к окнам, к балконам.

– Сколько диких в доме? – снова раздался в шлемофоне голос Уха.

– Двое, – тусклым голосом ответил Борис. – Хотя теперь уже один.

«Всего-навсего один трес-балл», – проползла вялая мысль.

И минус три шприц-ампулы.

Неоправданный перерасход боеприпасов его почему-то не особенно расстроил.

– Ты че, гонишь, Берест? – в голосе Уха послышались беспокойство и угроза. – Какой на хрен один?!

– Я не гоню, – устало отозвался Борис. – Говорю, как есть. Во всей пятиэтажке только один дикий. Остался один…

Он присел возле парализованного мужика. Бородача еще била мелкая дрожь. Изо рта текла струйка пенистой слюны. Из зажмуренных глаз – слезы.

Пришлось приложить немалые усилия, чтобы извлечь оружие из сведенных судорогой пальцев.

Старый-престарый покоцанный калаш. Треснувший, стянутый скобой и обмотанный изолентой приклад. Два магазина – тоже на изоленте.

Борис отсоединил рожки. Не торопясь, один за другим выщелкнул на голый бетонный пол патроны. Просто так, чтобы хоть чем-то себя занять.

В одном магазине оставалось три патрона. Во втором их было два.

Борис перевел взгляд на дикого. Для себя видать, берег, второй магазин, для себя и для дочки. Только воспользоваться заначкой не успел.

Впрочем, девчонке-то уже все равно.

Борис покосился на приоткрытую дверь. В двери торчала игла от шприц-ампулы. За дверью виднелось окно, из которого выпрыгнула дикая. Может, в самом деле, такой выход для нее – наилучший.

А как бы он сам поступил на ее месте?

А на месте ее отца?

Борис вздохнул. Этого лучше не знать. Никогда лучше не узнавать такого.

– Да, не повезло тебе, папаша, – без издевки, с искреннем сочувствием, обратился к дикому Борис. – По всем статьям не повезло.

Дикий не ответил. Не в человеческих силах разговаривать, находясь под действием хэдхантерского парализатора.

Интересно, а понимает ли вообще борода, что происходит? Знает ли, что потерял дочь? Способен ли осмыслить, что утратил свободу? Или лошадиная доза обездвиживающего препарата парализует не только тело, но и мозги? Или болезненная инъекция вместе с мышцами скручивает в тугой неподвижный узел и разум тоже?

Почему из зажмуренных глаз дикого текут слезы? Откуда они? Что это за слезы? Слезы боли? Слезы бессильной ярости? Слезы отчаяния?

Чем больше всматривался Борис в слезящиеся глаза сильного, здорового, но совершенно беспомощного мужика, тем сквернее себя чувствовал. Чем глубже пытался проникнуть в мысли треса, тем меньше ему нравилась работа хэдхантера.

И тем отчетливее он понимал одну простую вещь. Выполнять он эту проклятую работу будет старательно. Еще старательнее, чем прежде. Из кожи вон лезть будет! Землю рыть будет! Лишь бы всеми правдами и неправдами заработать побольше баллов в этом рейде и в следующих. Лишь бы быть в группе на хорошем счету, лишь бы нужным быть и полезным.

Лишь бы остаться по эту сторону трес-линии. Лишь бы, не дай Бог, не выпихнули на ту…

Работа была сделана. Хутор – зачищен. Добыча – погружена в тресовозки. Ее оказалось не так много, как рассчитывали хэдхантеры, но все же больше, чем после первого сафари.

Борис был в числе тех, кому достались заветные трес-баллы, однако ни радости, ни удовлетворения он от этого не испытывал. Общаться ни с кем не хотелось. Борис сидел один, в сторонке, привалившись спиной к колесу трес-транспорта. Хэдов поблизости не было, и это его устраивало вполне. Из головы не выходила та девчонка, разбившаяся об асфальт.

Разговаривать с пассажирами тресовозок не положено.

Но как же, заткнется такая!

– Что, неудачная охота? – в голосе дикарки послышалась насмешка. – Мало народу настреляли? С личными баллами напряженка? Поэтому ты такой злой, да?

– Слушай, пасть закрой, а! – огрызнулся он.

– А может, уже противно стало то, на что подписался?

Борис скрежетнул зубами. В точку, сучка! В самую точку попала!

– А ведь твоя служба только начинается, пятнистый.

Он молчал. Однако от тресовозки не отходил. Слушал…

– И дальше будет только хуже.

– Откуда тебе знать, как будет дальше? – процедил Борис.

Да, говорить с дикими запрещено, но слова рвались наружу сами. После этой охоты хотелось выговориться. Хотя бы так. Хотя бы здесь. В конце концов, никто из сослуживцев его сейчас не видит и не слышит.

– Я знаю, как будет… – интригующе улыбнулась она.

– У тебя была бурная жизнь, но разве ты была хэдхантером? – фыркнул Борис.

– Не-е-ет, такого грязного пятна в моей биографии не было, – теперь в ее голосе звучало презрение.

Грязного пятна?! Вот сука! Сука-сука-сука! Он сжал кулаки.

– Но мне приходилось общаться с начинающими охотниками, – как ни в чем не бывало, продолжала чернявая. – Они мне многое нарассказывали.

Врет? Нет? А если нет, то…

Борис содрогнулся. Он понял, при каких условиях хэды рассказывают диким то, что те хотят услышать. Хэды – диким, а не наоборот. Такое возможно только если хэдхантер попадает в плен. Бр-р-р! Не дай бог!

– Первые две-три охоты ломают человека, – говорила дикая. – Я имею в виду охотника. И сдается мне, ты сейчас на грани того.

Сочувствие? Издевка? Нет, первого в ее голосе быть никак не могло.

– Что-то случилось, ведь так? – она через решетку старалась заглянуть ему в глаза. – Что-то такое, чему ты совсем не рад, пятнистый. Чего не можешь себе простить. Потому и сидишь здесь один, дерганный весь такой и с кислой миной. Разве я не права?

Права, еще как права! Но кто ты такая, чтобы тебе о таком докладываться? Священник-исповедник? Психолог-мозговед? Батяня-командир? Любящая жена? Верная боевая подруга?

Нет, прозорливая сучка, ты всего лишь…

– Сегодня я подстрелил ребенка… – снова вырвалось само собой. – Девчонку одну.

Какая глупость! Ну зачем?! Зачем он ей-то об этом говорит?

Борис тряхнул головой. Наверное, потому, что так нужно. Сказать хоть кому-то. Не с Ухом же это обсуждать. И не со Стольником.

– Она погибла… – начав говорить, остановиться было трудно.