Руслан Мельников - Хэдхантер. Охотники на людей (полукомикс)

Борис терялся в догадках: зачем все это понадобилось? Для чего? Может быть, отобранных пленников казнят? Это, конечно, дорогое удовольствие пускать в расход ценный живой товар, но с другой стороны… В тресовозках и так уже полно народа. А жажда мести – сильное чувство. Она может и пересилить трезвый расчет. Все-таки победа сегодня далась нелегко.

Да уж, нелегко… Нищие хуторяне отбивались отчаянно. А оружие у них, как ни крути, все же получше, чем у какого-нибудь кочующего дикого клана. В итоге хэдхантерская группа понесла ощутимые потери. Двенадцать убитых – это уже серьезно. Правда, сколько из них получили тяжелые ранения и были добиты своими, Борис не знал. Да и не интересовался особо. Убитые – и все тут. В основном полегли новобранцы, но и старичкам тоже досталось.

Живых, однако, потери мало печалили. В самом деле, чего печалиться-то? На охоте – как на охоте. А личные баллы погибших идут в общий котел – на групповой счет.

В общем, хэдхантеры были довольны и не скрывали своей радости. Хутор разом решил все проблемы. Транспорты теперь набиты пленниками до отказа. Баллов заработано до фига и больше. Рейд можно было считать успешным.

Но Борис снова, как и после прошлой охоты, не чувствовал удовлетворения и не разделял общего ликования. Подавленность и раздражительность – вот что он испытывал.

Сейчас было еще хуже, чем раньше. Еще паршивее. Словно с каждой охотой на душу налипали новые пласты тяжелой, вязкой, зловонной и едкой грязи, которая изъязвляла саму его суть. Грязь эта никак не желала заскорузнуть и обратиться, наконец, в непробиваемую защитную броню. Грязь мешала, душила, давила…

Кровила…

Неправильно все было. Все то, в чем он участвовал. И что-то внутри него яростно этому противилось.

Угнетало даже не то, что большую часть их новой добычи составляют такие же, как он, Борис, свободные граждане, в одночасье лишенные свободы. Пожалуй, сержант Ухо прав: кто посмотрит на это, когда двуногий товар будет выставлен на продажу. Другое не давало покоя. Перед глазами стояло лицо мальчишки, зажимавшего рот рукой и изо всех сил боровшегося с кашлем.

Он вздохнул. В прошлый раз была девчонка, выбросившаяся из окна. Теперь – этот пацан.

Да и другие лица тоже всплывали в памяти немым укором. Лица тех, кого он настрелял сам. И в кого помогал стрелять. Чьи скрюченные тела таскал в тресовозку.

Наверное, это называется совесть. Не очень убедительно копошившаяся поначалу, сейчас она, похоже, просыпалась по-настоящему.

Совесть или запоздавшее раскаяние. Или неуместный гуманизм. Или заторможенное чувство вины. Борис попытался разобраться, что же с ним происходит. Не сумел. И на хрен!

Чем бы это не было, теперь – можно. Теперь – пусть. Дело-то уже сделано. Трес-транспорты наполнены. И угрызения совести не помешает в охоте. Пока. Ну а потом… Потом совесть можно будет придавить снова. Притоптать. Заткнуть. Забыть. Не обращать внимания. Или привыкнуть к ее настырному голосу. Когда к чему-то привыкаешь, перестаешь это что-то замечать.

Неожиданно для себя Борис обнаружил, что без особой цели бродит вокруг тресовозок. Причем все больше вокруг той, где в клетке для буйных заперта чернявая. Девочка-балл. Его первый. Двойной, между прочим. Аннулированный, правда, сержантом за ссору с Гвоздем, но это не важно.

Важно, что первый.

Чернявая… Борис остановился. Да, чернявая! Вот в чем дело. Вот В КОМ дело.

Она ведь его предупреждала, что дальше будет хуже. И – пожалуйста – прогноз начинает сбываться. А что если и другие ее слова не так уж и бессмысленны?

Не потому ли он подсознательно ищет беседы с ней? Не потому ли забыл о своем решении держаться от пленников подальше? Он вспомнил горящие злобой глаза дикарки. Эта девица все-таки сумела запасть ему в душу…

Борис покосился на темные забранные решеткой окна тресовозки. Там, в фуре отходили от паралича, стонали, всхлипывали и шептали проклятия хуторяне. О чем-то негромко переговаривались дикие. Но голоса чернявой слышно не было.

На этот раз она его не окликнула, не попыталась обругать, упрекнуть или высказать ему свое презрение. Сегодня с ним не пытались заговорить. Может быть, потому, что вокруг полно народу. Может, потому, что народу теперь было полно внутри – в трес-транспорте. А может, причина крылась в другом. Возможно, чернявая больше не видит смысла устанавливать контакт?

Жаль. У него сейчас такое состояние… Сейчас он не отказался бы пообщаться. Хотя бы потому, что разговоры с этой дикой обладают чудодейственным эффектом: они быстро вправляют мозги. Причем, как ни странно, в нужную сторону. Девчонка, старающаяся его завербовать, действовала лучше любого психолога, помогая разуму возобладать над чувствами.

Или все было наоборот? Или тайком, исподволь чернявая подтачивала его уверенность в своей правоте и правильности выбранного пути, вселяя в душу смутную тревогу?

Проклятье! Борис тряхнул головой. После этой долбанной охоты на Хуторе, он чувствовал себя вконец запутавшимся и потерянным. А все потому, что дал волю чувствам!

«Хлюпики-гуманисты мне не нужны», – так говорил Стольник. Не об этом ли он предупреждал?

– Берест?

Борис вздрогнул. Навстречу из сгущающейся темноты шагнул Стольник. Легок на помине, блин!

– Почему смурной такой, а охотник? – чуть улыбнулся ему Стольник.

– Да так… – Борис растерялся.

– Чего возле тресовозки бродишь?

Взводный внимательно вглядывался в его лицо. Даже, пожалуй, слишком внимательно. Слабая улыбка этому не мешала.

– Ты уже кругов десять накрутил.

Борис подобрался. Наблюдают за ним, что ли? В любом случаев выказывать своей слабости перед командиром не стоило.

– Я это… прогуливаюсь, – ответил он. – Устал просто…

– Ничего, салага, – Стольник шагнул ближе, хлопнул его по плечу, – скоро отдохнешь. Хотя…

Рука взводного осталась лежать на плече. Пальцы сжали камуфлированную ткань и вцепились в кожу. Борис напрягся.

– Хотя какой ты салага, – улыбка Стольника стала шире. Рука сильно тряхнула плечо. – Ты ведь теперь ветеран. Мой опытный боец.

Взводный особо выделил слово «мой». Пальцы Стольника держали крепко, как стальные крючья.

Борис прикинул, так ли уж нужно ему общаться с дикаркой? А пожалуй, что можно и обойтись. Стольник тоже владел эффективными техниками психотерапии. Взводный знал, как изгонять из раскисших подчиненных никчемное чувство растерянности, неуверенности и вины.

– Отдохнем, – с растяжкой произнес Стольник, мечтательно поднимая глаза. – Скоро все отдохнем, Берест. Загребем бабла и оттянемся по полной. Ты с нами?

Быстрый, как удар кинжала, пронзительный взгляд. Неожиданный вопрос. Непонятный. Будешь с нами оттягиваться? Или – вообще – ты с нами?