Эльдар Салаватов - Кровь. Закат

– ПШ! – топнул ногой Кровник. Шавка шарахнулась. Псы вскочили и отбежали в сторону, осуждающе глядя на него.

– Так! Я фляжку беру! С кониной! – воскликнул Паршков. – Пять звезд! Армянский!

– Лады… – Кровник услышал звяканье и бульканье в трубке. – Ты прямо сейчас хочешь встретиться что ли?

– Да, – сказал Паршков серьезно, – прямо сейчас. Ты просто не представляешь, как ты вовремя. Просто не представляешь…

Кровник глянул в сторону собак: исчезли.

– Кто там у тебя бубнит? – спросил он.

– Телик смотрю… – судя по звукам в трубке, Паршков одевался. – Ельцин сегодня ввел в Москве чрезвычайное положение… возле Останкино из пулеметов по толпе… даже из гранатомета разок шмальнули… фарш… а Гайдар только что позвал народ к Моссовету… демократию защищать, ну не мудак, а? Вон Ярмольника показывают… Говорит, что едет домой спать… и всем телезрителям советует то же самое…

– Который Ярмольник? – спросил Кровник, – Леонид что ли? Который в «Человеке с бульвара Капуцинов» снимался?

– Он самый.

– Правильно говорит, – Кровник подавил зевок. – Мож и мы? Поспим, а с утра встретимся?.. Утро вечера мудренее…

– Очень смешно, – сказал Паршков.

– Где? – Кровник зажмурился. – Время? Место?

– Через час, – сказал Паршков. – Ты помнишь, где Великан жил до того, как получил трешку?..

– Не, ну ты газеты вообще читаешь, земляк, а? Или тебе вообще не интересно, что происходит, а? В морду-то тебе кто, менты насовали? Или дерьмократы? Или и те, и другие?

У таксиста – синее татуированное солнце на тыльной стороне левой ладони, усы и кепка. Говорит не умолкая. Кровник не видит своего отражения, но знает что синяк у него знатный, в пол лица. Машина – ржавая «шестера» какого-то темного окраса. Московских «волг» с оранжевыми «шашечками» на улицах не видно. На улицах группы людей с палками и бутылками в руках. Иногда попадаются битые витрины. Иногда баррикады. То ли недоразобранные, то ли недостроенные, не поймешь…

– Через центр не поеду! – заявил бомбила сразу. – Там стреляют!

– Ладно, как скажешь, командир…

Кровник безуспешно пытался поймать машину около двадцати минут. Двое притормаживали, спрашивали куда, просили показать деньги. Этот подсадил без вопросов. Но они будут, эти вопросы. Будут. И очень скоро.

Рот не закрывается – тараторит как радио. Кровник слушает, вежливо кивая. Девочка на заднем сидении. Забилась в угол. Блестит глазами.

– Вчера Арбату пятьсот лет, так? Праздник устроили!.. Праздник! Ельцин с Черномырдиным все в охране по уши гуляют, речи говорят, да?.. А на Смоленской площади в это самое время ОМОН митинг разгоняет! Резиновыми пулями по людям! Слезоточивым газом! А потом слушаю, прикинь, радио «Эхо Москвы»… Вдруг Руцкой в прямом эфире появляется и к ВВС обращается, к летчикам!.. Товарищи, говорит, поднимайте, говорит, самолеты, и летите бомбить Кремль!

– Пффф! – Кровник смотрит на водителя. – Руцкой? По радио? Бомбить Кремль?

– Да я тебе отвечаю, зема! – водила аж поперхнулся от возмущения. – Своими ушами слышал!

– И че, – спросил Кровник, – прилетели?

– А то! – водила изогнулся и посмотрел сквозь лобовое стекло вверх. – Не видел что ль, что в небе творилось? Вся противовоздушная оборона херячила! Салют мля настоящий, как на девятое мая!.. На Ярославке парашютисты мертвые с неба сыпались, как перья из подушки порванной! На гостиницу «Саяны» крыло от бомбардировщика упало, а в сторону Лосинного Острова штук пять сбитых самолетов ушло…

– Дааа… – Кровник старался выглядеть заинтересованным, – делааа…

Ему хотелось есть и спать. В любой последовательности. Лучше одновременно.

– Так открываю вчера же «Куранты» новые, за вчерашний день свежий номер, а там интервью с… этим, как его…

Водила бьет по тормозам. Кровник еле успевает упереться рукой в бардачок. «Шестера», взревев, дает задний ход, влетает в переулок, тушит фары.

– Ты че?! – Кровник потирает затылок: стукнулся с размаху о подголовник. – Че такое?!

Он чувствует, как вибрирует сидение под его задницей. Как дрожит пол под подошвами. Он слышит гул и лязг.

Танки. Тяжелые, гусеничные, пронумерованные громады. Проплывают один за другим слева направо. Говорить невозможно – тупо не услышишь самого себя. Они молча ждут, когда последний исчезнет из вида и удалится на достаточное расстояние. Там, где они проехали, вместо дорожного покрытия – асфальтная каша.

– Ну их на хер… – говорит водила. – Не знаю, че у них за приказ, а в соседа из пулемета шмальнули, когда по дороге им встретился на своем «четыреста двенадцатом»… съездил на рынок мужик… в реанимации щас лежит…

– Тоже Руцкой позвал? – спрашивает Кровник.

– Не знаю.

– Об этом в газетах не писали?

– Не писали… – почему-то недовольно говорит таксер. – Зато писали, что у Руцкого три миллиона долларов в швейцарском банке.

– Ну… – Кровник пожимает плечами, – мало ли чего там…

– Деньги покажи! – вдруг зло говорит таксист.

– Конечно, – дружелюбно улыбается Кровник.

И бьет мужика локтем в лицо.

Он мчит на предельной скорости, почти не обращая внимания на светофоры. Тачка совсем убитая: троит на малых оборотах, пердит на высоких.

Глушит машину в одном из дворов на набережной.

Часы на приборной панели призрачно тлеют зеленоватыми стрелками. Без пяти. В самый раз.

Он распахивает дверь и поеживается – раскочегарил печку на полную, теперь октябрьский воздух кажется предельно ноябрьским.

Выходит из машины, поглядывая по сторонам: тишина. Огонек сигареты тлеет где-то на уровне пятого этажа. Летит вниз и взрывается снопом искр в палисаднике. Кровник слышит глухой кашель. Потом звук закрываемой балконной двери. В нескольких окнах телевизионные мигающие тени.

Аккуратно щелкает ручкой задней двери.

– Пошли… – говорит, негромко протягивая руку в теплую тьму салона. Девочка выбирается наружу. Бушлат висит на ней мешком.

Они обходят машину кругом. Кровник забирает с переднего пассажирского сидения кейс.

– С Богом… – говорит он.

С точки зрения конспирации место для встречи Паршков выбрал безупречно. Можно смело говорить о нем вслух по телефону пусть даже сто раз прослушиваемому.

– Помнишь, где Великан жил до того, как получил трешку? – спросил Паршков.

– Помню…

– Отлично… Помнишь, на что его окна выходили?

– На забор его окна выходили…

– А за забором?

– О! – Кровник хмыкнул. – Помню!

– Там. В том, что ближе всех к забору.

– Красавец! – сказал Кровник и подумал: «красавец». Даже если кто-то действительно слушал телефон Паршкова – пусть сломает себе мозг, пытаясь понять, какой такой великан, где он жил до того, как получил трешку, и что там было за его забором.