Эльдар Салаватов - Кровь. Закат

Костя завороженно смотрел на бесцветное облако, внутри которого пульсировало безликое сияние. Он видел тончайшие нити, тянущиеся по воздуху как линии электропередач, как они переплетаются с пряжей в других облаках. Вплетают стальную тонкую нить в разноцветный узор соседнего солнечного сна. Яркого сна о

– Ладно, – сказал Паук, – один покажу…

– Трат-та-тра-та-тра-та-та-та!!!

Зеленая лужайка и красивый домик с желтыми стенами и красной крышей. Акварельно-голубой забор вокруг, и елочки за ним в рядок.

– Ой, – сказал Костя, – ой!

– Трат-та-тра-та-тра-та-та-та!!!

Радостный заводной заяц барабанит в жестяной барабан, маршируя. И сорок самых прекрасных в мире игрушечных солдатиков маршируют с ним шаг в шаг под этот пронзительный барабанный бой:

– Тра-та-та-тра-та-тра-та-та-та!!!

– Я же его видел! Видел! – закричал Костя радостно. – Это же мой! Это мой – мой сон!

Он увидел мальчика, марширующего с большим деревянным ружьем, себя пятилетнего, счастливого, себя, самозабвенно размахивающего руками и задирающего колени до ушей.

– Тра-та-та-тра-та-тра-та-та-та!!!

Он понял, что видит свой сон. Еще раз видит сон из своего далекого детства. Но не с той точки сна, в которой он находился тогда. Не как обладатель сна.

Он видит свой сон со стороны, и от этого ему вдруг не по себе.

– Смотри, – выплел Паук, и тут Косте по-настоящему стало жутко: красивый чистенький дворик, акварельно-голубой аккуратный забор, елочки-сестрички в рядочек.

За одной из елок стоял огромный медведь. Огромный, почти истлевший и когда-то плюшевый медведь с пыльной ватой, торчащей в прорехи его туловища. Он стоял за елкой и через забор глазами-пуговицами смотрел на марширующего Костю.

– Кто это? – спросил Костя еле слышно, чувствуя как волосы на ногах шевелятся.

– Не знаю… – прошептал Паук. – Но он есть во всех твоих снах. Стоит на заднем плане, в самой глубине каждого сновидения, и смотрит на тебя… Боишься?

Костя кивнул.

– Правильно, – выплел Паук. – Потому что он приходит оттуда…

Костя посмотрел туда, куда указывал ему Паук, и увидел узкую как влажный шнурок тропинку, вьющуюся в траве прямо в

Безбрежное замедляющееся время.

Он почувствовал странную смену. Смену всего.

Он почувствовал, как язык прилип к небу.

Словно кто-то поставил все с ног на темечко

Недвижимое пространство.

– Это сны усопших , – выплела паутина.

Руки Паука задвигались быстрее. Пустились в пляс.

– Все пойдет прахом. А сны – нет.

Замелькали, как иголки разгоняющегося швейного станка. Зарябили в глазах, словно аэролопасти.

– Это последний предел.

Он увидел раскручивающий из центра паутины диск, прямо на глазах превращающийся в спираль.

– Сны мертвых. За ними уже ничего. Ничего человеческого. Только космос.

Он увидел, как спираль в мгновение ока ввинтилась сама в себя и превратилась в воронку. Он увидел, как она начала всасывать в себя пустоту, ибо больше ничего вокруг него не было.

– Тебе туда. За них. Сквозь них. Тебя ждут с той стороны.

И это рухнуло на него сверху – звуковорот голосов, вопящих стозначные номера своих телефонов, визжащие полустершиеся буквы своих имен. Этот хаос теней, орущих прямо в уши. Боящихся быть забытыми. Он увидел одну, самую быструю тень, кинувшуюся не к нему, а от него – и погнался за ней. Заработал ногами и руками в отчаянии, понимая, что нет у него ни рук, ни ног, что он стоит на месте. Что она – эта тень – мчится с немыслимой скоростью, что догнать ее нереально, что он – глупая муха, решившая догнать тень самолета. Он неминуемо упал в вишневое кипящее варево, он погрузился в него, словно охваченное ужасом насекомое, выкипел вместе с остатками здравого смысла, растворился в этом киселе, в этих липких комках чужих слов… он исчезает, теряется, погружается, тонет, ввинчивается в жерло мясорубки, смалывается в муку, разлетается в пыль и становится единым целым с этой однородной массой, которая втаскивает его в свой хоровод фарша, тащит по кругу, засасывает, словно заклятие провинившегося джина в лампууууууууууууууууууууууууууууууууу

– Но если есть в кармане пачка!!! Сигарет!!!

– Значит все не так уж плохо на севооодняшний день!!!

– И билет на самолет!!! С серебристым крылом!!!

– Что, взлетая, оставляет земле!!! Лишь тееень!!!

– Алиса!

– Да мам?

– Сделай потише! И хватит так орать!

– Ну мам, ты же говорила, что тебе нравится Цой!

– Не на такой громкости, Аля!

– Ну, мам!

– Что?

– Ну я же просила не называть меня Аля!

– Ох… ладно! Аля, Алиса, Элис – ну-ка быстренько сделайте все вместе эту музыку тише!

Элис крутит ручку громкости к отметке «min». Мама уходит, оставляя ее одну в комнате. Магнитофон классный: двухкассетник, японский, новый! Дядя Валера привез из командировки. Еще бы плейер! Чтобы гонять в нем в метро и на переменах. Чтобы слушать эту музыку круглосуточно. Эту самую-самую-самую на свете группу «КИНО»!

Она перематывает кассету на начало и в двадцатый за сегодняшнее утро раз слушает первые аккорды «Звезды по имени Солнце». Подпевает, дождавшись первого куплета:

– Белый снег!!!

– Серый лед!!!

– На растрескавшейся земле!!!

Ей четырнадцать. Ее зовут Алиса. На улице весна. Весна 1989-го. Она обожает Цоя. Она знает наизусть все его песни. Месяц назад простым карандашом перерисовала его портрет с фотографии в журнале «Студенческий меридиан» на чертежный ватман и повесила над кроватью в своей комнате. Получилось просто супер. Подружки обзавидовались: ни у кого такого нет. Это первое, что она видит, проснувшись. Первый, кого она видит.

– Аля! – мама опять стоит на пороге с ее спортивной сумкой в руках. – Ты опять купальник забыла простирнуть после бассейна и на батарею повесить?!

Мама шуршит полиэтиленом, достает влажный комок ярко-зеленой ткани и предъявляет его дочери: купальник.

– Аля! Ну сколько раз говорить! Ну купальники горят же на тебе! Ты же сама знаешь, что от хлора они портятся! Ты думаешь, их легко достать? Ну это же не с цыганского рынка, Аля!

Мама встряхивает скомканным купальником в воздухе, несколько капель падают на ковровую дорожку.

Карандашный Виктор Цой смотрит на них со стены.

– Это же специально дядю Леню просили! Он из Чехии вез! Олимпийский! Ох, Аля!..

Мама раздраженно уходит.

Мама ворчит. Мама хмурится. Но это не испортит настроения Элис. Сегодня ничего не испортит ее хорошего настроения. Сегодня она идет на концерт группы «КИНО»!

– Иха-ха! – хочется закричать ей и запрыгать от радости по кровати. И она кричит и прыгает. И снова перематывает кассету на начало:

– Белый снег!!!

– Серый лед!!!