Элона Демидова - Отступник

Лезть в чужую жизнь считалось в Лакедемоне признаком крайне дурного тона, и юноша не привык задавать лишние вопросы, но сейчас он решился заговорить:

― Вы не очень-то похожи с Каур.

И на самом деле, с трудом верилось, что эти две девушки родные сестры. В чертах лица, правда, улавливалась некая схожесть, но все же отличий было намного больше.

Узкие зрачки Алины слегка расширились, превратившись в овалы.

― Шаман говорит, что так получилось из-за водорослей, которые ели наши родители. Иногда дети рождаются темнокожими. Моя сестра была такой первой. Сначала боялись, что это неизвестная болезнь, но она росла здоровой и сильной, а потом, когда на свет стали появляться другие, то все успокоились.

― А я... — замялся Олег, — не видел никого другого... И вообще здесь детей не видел.

― Конечно, ведь дети в Яслях. Или Гимназии, Библиотеке, а может быть, в Театре. Учатся. Свободное время у них, конечно, есть, но немного, чтобы по улицам не шататься.

― У нас тоже с семи лет забирают в интернат. А там не забалуешь...

Юноша хотел как-то сблизиться, подружиться с приемной матерью, но чувствовал себя неловко, поскольку не знал, о чем говорить. Рассказать о жизни в Лакедемоне? А будет ли это интересно Алине?

Каур появилась как всегда неожиданно. Бросив пристальный взгляд на Олега и улыбнувшись, отчего на щеках появились очаровательные ямочки, проговорила:

― Небесная Канцелярия скоро скажет свое решение, тебя ждут.

― Что они... что сделают с пленниками? — юноша одернул себя, но поздно: в Лакедемоне такая фамильярность была недопустима, постановление Совета старейшин должны были озвучивать сами старейшины, а не посыльные.

― Еще не знаю, я же сказала, что решение скоро будет объявлено, — смотрела на Олега, не отводя глаз, зрачки ее округлились, несмотря на то, что на улице было светло.

От этого парень смутился еще сильнее, как не смущался, пожалуй, даже в первую брачную ночь.

― Ну, — поспешно, выдавил он, — тогда пошли...

Аня и Артур, прислонившись к обшарпанным стенам практически пустой комнаты, сидели на разных концах лавки. Девушка старательно изучала свои руки, а парень разглядывал испещренный трещинами высокий потолок, запыленные, покрытые паутиной окна, массивную двустворчатую дверь.

― Интересно, — нарушил он молчание, хотя сперва решил, что ни за что не будет говорить с предательницей, — что там решат насчет нас?

Аня пожала плечами, продолжая вычищать грязь из-под ногтей.

― Нет, реально, убить нас не должны, — продолжал размышлять вслух Артур. — Если бы нас хотели кокнуть, то сделали бы это ночью, по-тихому. Как думаешь?

Девушка снова пожала плечами, старательно изображая равнодушие.

― Ну да, я уверен. Вот скажи, на хрена бы тогда ихний царь, как там его... Валерий... — Артур наморщил лоб, — блин, как его там правильно... в общем этот Валерий... нам бы не гнал про какую-то говенную трагедию общин. Он нас завербовать хочет.

Аня подняла голову, посмотрела на мужа с нескрываемой насмешкой:

― Что, осмелел? Вчера чуть в штаны не наложил, а сегодня понял, что тебе смерть не грозит и разговорился?

― Да?! — возмутился наследник. — А кто на меня автомат направил? Предательница! Из-за тебя мы в плену!

― А ты бы не сдавался, а взял и погиб с оружием в руках, как положено воину. Что автомат-то бросил?

― Чё ты, мать, несешь, — поморщился Артур, — мы просто жертвы обстоятельств. И я поступал хладнокровно и рационально...

― Ра-ци-онально, — хмыкнула, передразнив парня, девушка. — Настоящий воин если и обгадится, то рационально и хладнокровно.

― Слушай, не цепляйся к словам...

― А если тебя захотят завербовать, — перебила мужа Аня, — ты рационально и хладнокровно согласишься?

― Мля, ну ты святого запаришь... Чё за вопросы такие?

― Нет, в самом деле, — девушка изобразила любезную улыбку, — вот скажут тебе: убей жену и иди спокойно в свой Лакедемон, будешь нас информировать, а если вздумаешь врать, мы тебя сдадим, как предателя и убийцу, ты согласишься?

― Слышь, перестань пургу гнать, — разозлился Артур.

― А я вот согласилась бы и убивала бы тебя медленно. Я бы сперва твои причиндалы отрезала,— мечтательно протянула Аня, глядя, как Артур наливается злобой; на душе у нее повеселело: она все-таки смогла вывести мужа из равновесия. — А потом...

― Слушай, ну, сколько можно. Ой мля... ну, подумаешь, один раз переспал с рабыней нашей... Имеет право воин расслабиться?

― Не знаю, что там решат насчет нас, но хотя бы один раз я тебе все выска жу! — лицо Ани пошло красными пятнами. — Ты не воин, ты петух помойный! Ты, козлина безрогая, перетрахал всех шлюх Лакедемона, ты, забыл, тварина, как предлагал мне втроем, с этой рабыней? Ты, мразь гнилая, поганый язык, растрепал на всю общину, что мы чёрт-те что вытворяем! Мне уже в глаза людям смотреть было стыдно. Но я теперь тоже всем подряд давать буду!..

― Да ты... сука... мля... — Артур, вытаращив налившие кровью глаза и сжав кулаки, вскочил с лавки. —Я тебя щас удушу... давно пора, мля...

Очень большая комната, с почти полностью сохранившейся потолочной лепниной, с тремя высокими окнами и картинами, развешанными по стенам, оставляла впечатление торжественной грусти по давно ушедшим временам. Посередине стоял круг из семи резных стульев с гнутыми ножками. На них расположились шесть человек.

Кислов рассматривал своих визави, переводил взгляд с Леонида Дрожжина на его сына Сашу, молодого, коротко стриженного шатена; потом на интеллигентного старичка с нерешительным выражением лица и седовласую женщину с печальным взглядом. Эта пара, так называемые «прощенные из людей», являлась на заседания Небесной Канцелярии всегда, не пропустив ни одного. Толку от «прощенных» было немного, но их присутствие с одинаковой готовностью терпели все. Они были похожи на два оставшихся во рту зуба мудрости, которые сами уж не могли жевать, но на которые навешивалась новая стальная челюсть.

― Ну, где этот колдун? — вождь скорчил недовольную гримасу.

― Сейчас подойдет, — успокоил его судья, а затем обратился к молодому человеку:

― За Олегом кого решили послать?

― Не волнуйся, отец, Каур напросилась в вестовые, — ответил тот, улыбнувшись.

Одна из дверей распахнулась, и в зал ворвался шаман. Одет он был во все те же рваные рыбацкие штаны и дополнил костюм майкой.

― Надо же, — скривился в саркастической ухмылке Кислов. — Сам Ян Заквасский пожаловал! А почему ты в таком виде приперся? Мог бы вообще голяком явиться.

― Из уважения к Небесной Канцелярии я по такой жаре надел майку. Но если ты разрешаешь, я в другой раз предстану перед тобой обнаженным, — парировал шаман. — Хотя нет, во-первых, здесь присутствует несравненная Ольга Михайловна, а, во-вторых, боюсь, если ты увидишь мою штуковину, то тебя перекосит от зависти.