Элона Демидова - Отступник

― Есть кое-какие нестыковки в твоей байке, — сказал царь Антон, вплотную приблизившись к сыну. — Ну-ка покажи голову... И где здесь шишка, синяк, хотя бы царапина, в конце концов, после камня должно же что-то остаться?

― Я сейчас правду говорю, батя, правду, — Артур вытаращил глаза и закивал головой, будто это могло убедить правителя в искренности его слов.

― Я сейчас тебе челюсть сломаю, сынуля, — спокойно, но с непреклонной жесткостью проговорил Антон, ударяя кулаком в ладонь.

― Ну хорошо, хорошо, — наследник попятился, выставив вперед руки. — Я сдался этим тварям, но то была вынужденная мера, иначе как бы мы узнали о дислокации противника...

― Что еще наврал?

Артур мгновенно сообразил, что нужно срочно сознаться еще хотя бы в чем-то, иначе отца не успокоить. Обещание сломать челюсть могло воплотиться в реальность.

― Меня выпустила Аня, — сказал наследник. — Я не сам сбежал, она мне помогла. Сперва хотела в Таганроге остаться, а потом передумала... Но, клянусь, она первая сдалась, она вообще хотела нас предать!

― Угу, и захотев предать, зачем-то стала тебя освобождать? — поджал губы Антон. — А почему ее нет с тобой?

― Она умерла по дороге, — спина Артура сделалась мокрой, — но память о ней...

― Ты убил ее? Как лишнюю свидетельницу?

― Нет, честно, батя, все получилось чисто случа...

Договорить наследник не успел, поскольку, получив сильный удар под дых, судорожно глотая воздух, согнулся в три погибели и упал на колени.

― Боги, — прорычал правитель, — почему вы мне дали в сыновья тупицу, который не может даже солгать как следует? Сынуля, ты, когда врешь и боишься одновременно, то потеешь как свинья при случке, ты этого не знал? Дерьмовый из тебя политик, дерьмовый управленец и такой же дерьмовый воин! Боги... на кого оставить Лакедемон?

Зазвонил колокол Храма Славы.

― Ладно, — Антон подошел к столу, сел в кресло. — Собранию поведаешь версию, которую сначала мне рассказал. И запомни: народу врать можно, а вот папе нельзя. Папа этого не любит. Иди отмойся и позови Словоблуда, он в коридоре ждет.

Встав с колен и морщась от боли, Артур покинул кабинет.

В дверь просунулась седая голова человека лет шестидесяти, которого за глаза называли Словоблудом.

― Приветствую вас, мой повелитель, — сказал он.

Антон милостиво улыбнулся и показал жестом, чтобы вошедший сел в соседнее кресло. Вот уж кто умел врать в совершенстве, так это Глеб Карасев. И научился он сему полезному искусству задолго до последней войны, ибо многие годы работал телеведущим на одном из центральных каналов страны. Накануне Великого Коллапса он выпросил командировку в Таганрог, для поиска очередной скандальной сенсации, и собирался отснять материал о родителях восходящей звезды, уже известной в мире моды, юной и прекрасной Галины Грильска. Разумеется, настоящая фамилия дивы была другой: то ли Криворучко, то ли Курицына, или даже вообще Суходрищева. Впрочем, журналист считал, что новую фамилию имиджмейкеры модели тоже придумали неудачно — слишком отдавало курицей на гриле, но это не имело принципиального значения. Главная же интрига состояла в том, что мать этой самой манекенщицы оказалась прикованной к инвалидной коляске.

Глеб уже представлял себе начало своей передачи. Вот он выходит в эфир с гадливо-въедливым выражением лица перед телекамерой и громогласно заявляет на всю страну: «Вы не поверите! Мать Галины Грильска прикована к инвалидному креслу и ютится в дешевой коммуналке!» Кстати, неплохо бы срубить бабла на рекламе, и в качестве фона — пустить клип с бульонными кубиками «Галина-Бланка».

Или можно было сказать по-другому, но с тем же гадливо-въедливым выражением:

«Скандалы, интриги, расследования! Город морального Чехова и благородной Раневской породил неблагодарную дочь!», — разумеется, с теми же бульонными кубикам на фоне.

Однако ядерная война поставила крест на радужных планах прожженного спеца по черному пиару. Быстро сообразив, что до Москвы ему уже не добраться, а Ростов — по слухам — лежит в руинах, Глеб и его команда на спецфургоне рванули в сторону Украины. Телеведущий, благодаря чутью на события, не застрял в пробках и добрался до моста через Миус в числе первых. Однако там уже дежурили солдаты, которые внаглую досматривали машины, обязательным порядком сливали почти весь бензин, оставляя в баке пару литров, реквизировали предметы первой необходимости и вообще все, что радовало их глаз, отнимали еду, а потом, обчищенных гражданских выпихивали на другой берег. Но сметливый журналист снова сообразил, что лучше остаться с военными, чем ехать в неизвестность. Отпустив коллег, Глеб попытался истребовать у солдат встречи с начальством.

― Разве вы не видите, я медийное лицо, — кричал телеведущий. — Приведите меня к вашему главному! Или я устрою вам кучу проблем!

Десантник, здоровенный детина, не поверил угрозам, не оценил ораторского искусства журналиста и въехал по медийному лицу прикладом. Однако потом, признав-таки в нем человека с телевидения, отвел к Орлову, Алфераки и ныне покойному Руденко. Разговор, который решил судьбу Глеба, до сих пор снился ему в дождливые ночи.

― А что, — сказал Антон, — почему бы его не сделать гражданином.

― На хрен он нужен! — возмутился Анатолий. — Моя бывшая всю дорогу по зомбоящику на дерьмо всякое пялилась, которое вот он народу втюхивал! Таких сразу вешать надо! Или стрелять.

― Не скажи, — возразил Руденко. — В журналистах и проститутках потребность будет всегда, — старший прапорщик вдруг выпучил глаза и прокричал: — Даже в Спарте!

― Витя, козел, тут серьезное дело, а ты опять прикалываешься! — вспыхнул от негодования Алфераки, стукнув кулаком по столу.

― Заткнитесь оба! — рявкнул Антон. — Решено, будет гражданином, берем его на испытательный срок. Станет голосом нового порядка. Как твое имя?

― Г-глеб Ка-ка-карасев, — заикаясь, выдохнул едва не обмочившийся телеведущий, успевший уже десять раз попрощаться с жизнью.

― Ка-ка-ко-ко-расев, — передразнил Руденко. — Я всегда знал, все журналисты, кокорасы-пидарасы. А кокорасы везде нужны, даже...

Старший прапорщик набрал в легкие воздух, чтобы закричать: «в Спарте!», но, увидев, с какой непередаваемой злобой на него смотрит Алфераки, беззвучно выдохнул и, коснувшись пальцами губ, проговорил:

― Молчу... молчу...

С тех пор прошло много лет, и Глеб с неофициальным прозвищем Словоблуд никогда не подводил тех, кто давал ему кусок хлеба и мясную косточку: ни до Великого Коллапса, ни после него. Вот и сейчас, садясь в кресло рядом с царем, он весь превратился в слух.

― Глебчик, у нас появилась проблема, — сказал Антон доверительно. — Сын мой вернулся, а все его товарищи погибли. Пала смертью храбрых и моя невестка. В Таганроге, оказывается, есть жизнь. Мутанты убили наших людей. И теперь нужна война.