Дмитрий Бондарь - Здесь птицы не поют (СИ)

Юрик к чему‑то внимательно прислушивался, даже приложил к ушам ладони, но через минуту разочарованно опустил руки.

— Что дальше‑то, а, паря?

— Тихо здесь? К тому что птицы облетают эти места стороной, я уже привык. Но, кажется, здесь даже мошка передохла. Во всяком случае, как перешли на этот берег, меня еще ни одна тварь не тяпнула. Даже странно как‑то.

— Ты тоже заметил, Витька? Вообще никого! Пустыня. Атас не гавкает. Савельев куда‑то пропал. Он же тебя видел? Внутрь, ты говоришь, смотрел?

— Заманивает, наверное?

— Нужно осмотреться вокруг, Витька. Боюсь поверить, но вдруг они ушли к себе? Получили что‑то и ушли?

Рогозин ненадолго задумался, тряхнул головой:

— Трудно в такое поверить. Ты что‑то задумал?

— Да, да! — глаза Юрика возбужденно блестели. — Нужно идти к алтарю Улу Тойона. Смотреть будем.

В который раз Юрик сумел удивить Рогозина. Всегда осторожный, даже с перебором, порою он вдруг становился одержимым невозможной отвагой и готов был лезть буквально в самое пекло ради странных и совсем неочевидных целей. И каждый раз, когда такое случалось, жалеть о безумном навязанном Юриком приключении позже не приходилось — каждый раз оно оказывалось очень кстати. Поэтому теперь Виктор не сомневался ни мгновения.

— Пошли.

Юрик благодарно кивнул и быстрым, но осторожным шагом двинулся к ближайшему холму. Рогозин поплелся следом.

Когда они продрались сквозь лес на вершину, солнце стояло уже в зените и прекрасно освещало раскинувшийся перед ними жертвенник, не оставив ни единой значимой тени. Все было видно как на ладони: легкую светящуюся дымку на том месте, где прежде высилось безобразное дерево над древним камнем, и несколько уже знакомого вида существ, входивших и выходивших из нее. И каждый раз, выходя наружу, эти существа выносили с собою еще одного, подобного им, но с каким‑нибудь увечьем — то безрукого или безногого, то сплошное месиво из непонятных останков. Вокруг был разбит целый лагерь, в котором, к удивлению Рогозина, он заметил несколько праздноваляющихся четырехруких с неполным комплектом рук и ног, парочку черных пятен с огромными рваными прорехами в телах, верхнюю половину туловища «рогатого», аккуратно «привитую» к какому‑то дереву на манер мичуринской груши на яблоне. Выглядело все так, будто перед ними оказался полевой госпиталь ведущего войну войска.

Ни Савельева, ни Железноногого, ни пса Атаса в этом чудовищном лазарете не наблюдалось.

Юрик потянул Рогозина за рукав вниз, прочь от увиденного.

И только у подножия сопки отважился открыть рот:

— Витька, ты что‑нибудь понял?

Рогозин на всякий случай покачал головой, но произнес:

— Выглядит все так, будто нашим демонам в их аду кто‑то задал жару!

— Я о таком даже от старых людей не слышал, — удрученно сообщил Юрик. — Ну, то есть слышал, что абаасы с юэрами грызутся, когда Улу за ними не смотрит — потому что без гадостей они не могут существовать и только Улу может усмирить их нрав. Но здесь и абаасы, и юэры, и чучуны и все остальные воюют с кем‑то неизвестным.

— Может, восстание в вашем аду? Скинули твоего Улу, на свободу вырвались? Или еще какой‑нибудь древний божок восстал? Ну вроде того твоего обжоры, который сожрал вокруг себя все, до чего мог дотянуться?

— Не говори ерунды, Витька. Нет, что‑то здесь не то, — маленький якут сел на камень, но не расслаблялся — ружье осталось в руках. — И я не понимаю, что происходит. Улу нельзя скинуть, он ведь Улу Тойон, а не рядовой демон. Разве ты можешь скинуть небо? Можешь отказаться от света и пищи? Не будет Улу — не будет абаасов, да и всех остальных тоже. Они без Улу — ничто, просто выдумка. Но сейчас они с кем‑то дерутся и я не понимаю — с кем! Жалко, Витька, что я не шаман! Был бы я шаман, я бы спросил айыы — что происходит? И духи предков обязательно ответили бы мне, но я не шаман! А единственный здесь шаман — Савельев и он еще страшнее любого абааса!

За разговором они совсем выпустили из виду реку, сосредоточив свое внимание на наиболее угрожающих направлениях на суше. Оба были уверены, что со стороны реки им ничто не грозит и поэтому раздавшийся в тишине голос:

— Эй, парни, что здесь такое? — заставил обоих подскочить на месте и развернуть ружья на звук.

— Эй, парни, вы чего?! — от наведенных на него двух стволов, жерло одного из которых больше напоминало авиационную пушку, стоявший в маленькой лодчонке дядя Вася, попятился и едва не перевалился через борт. — Я от смотрю, вы стоите — подплыл. Я ничего плохого!

Тот самый дядя Вася, один из первых знакомцев Рогозина в этом забытом людьми и Богом уголке, держал весло перед грудью, словно хотел прикрыться им от возможных выстрелов. По мере того, как на лицах Юрика и Рогозина проступало узнавание, а испуг сменился выражением крайнего удивления, дядя Вася все более смелел и даже осклабился вполне дружелюбно:

— Вы чего пугливые такие?

— Здравствуй очень, старый. Ты еще откуда здесь? — опуская свое ружье на уровень пояса и поворачиваясь к деду боком, ответил вопросом на вопрос Юрик.

— На охоту ходил, — дядя Вася наклонился в лодке и поднял за уши несколько дохлых зайцев. — Ушанов настрелял. А что?

— Вы же с нефтянниками вроде собирались идти? — спросил теперь Рогозин, помня, почему старик отказался работать на Савельева.

— Так ить не приходили они. Я две недели прождал, время проходит, дай думаю, на охоту прокачусь. Даже не знал, что вы здесь. А где остальные? Где этот дурак Моня? Он мне денег должен. Шесть косарей. Вам уже заплатили?

Рогозин посмотрел на Юрика, тот шмыгнул носом и засмеялся:

— Старый, нам бы твои проблемы! Ты что, сивая борода, ничего не видел?

Дядя Вася, опустил весло в воду и сделал несколько гребков, приблизившись к берегу.

Виктор заглянул на дно лодки — там действительно в ворохе окровавленного меха лежало какое‑то ружьишко, отощавший мешок с припасами и еще какая‑то ветошь.

— Так а что я должен был видеть? Здесь в такую пору все одно и то же: берег да река, — говорил между тем дядя Вася, выбираясь на берег и привязывая лодку к какой‑то коряге. — Вертушку видел пару раз. Тудыть — сюдыть мотаются, керосин жгут. А больше — чего? Больше ничего не видел. Вы собаку мою не встречали? Отбился Карайка. Я и звал его и кричал — нетуть. Утром еще отбился, сразу после ночевки. Скакал — скакал вокруг, а потом пропал. Ты ж, Юрец — холодец, знаешь моего Карая? Не попадался? А вы от кого здесь тихаритесь? И где народ? Где Андреевна?

Друзья потупили взоры, и Виктор ответил, не смотря на дядю Васю:

— Нет больше Андреевны. И о псе своем забудьте. И народа… тоже мало осталось.

Осмысливал сказанное дядя Вася недолго. Бочком — бочком, сгорбившись и пошаркивая ногой, он пробрался к своей посудине, тяжело перевалился через борт.