Стас Северский - Историк

Нет, чтобы узнать себя, недостаточно знать тех, кто тебя сделал. Да и вообще — у нас с людьми все не так просто. Они, конечно, приложили к нам руку — да не только они. Мы их создания — да не целиком и не до конца. Мы же — народ древний, пусть и вымерший в незапамятные времена и воссозданный людьми заново. Люди нас не из головы взяли и сделали — они сохранили в памяти наш старый биологический код и только собрали его снова, применяя схемы его изначального строения, оставляя нас в неизменном виде. Так что мы не совсем их творения. Они, правда, после этого наш код поправили — на нас просто эксперименты ставили, стараясь усовершенствовать наше сознание. И, не поспоришь, эти поправки у них, в отличие от остальных, получилось неплохо. Но мы обладали редкими задатками разумности — мы бы и без людей со временем стали разумными. Так что люди и к усложнению нашего сознания не так уж причастны. Они разве что ускорили процесс роста нашей сообразительности, заложенной в нашем биологическом коде, — коде гордых и одиноких хищников, охотников на крыс. Так же они поступили и с крысами. Это они с крысами сделали, думаю, для того, чтобы мы, такие умные охотники, не съели глупых крыс без остатка и не умерли с голода. Похоже, люди просто не решились поверить нам и подстраховали нас — и нас, и крыс… несмотря на то, что мы, коты, были так умны, что могли бы учесть обстоятельства и ограничиться строго необходимым нам расходом крыс без участия крыс… Да, точно — могли бы… Правда, крысы располагают другими сведениями. Они со мной не согласны и считают, что и с нами, и с ними это сделали, скорей всего, — случайно, а не специально. Не знаю, специально или нет, но, полагаю, — страховка никогда не повредит. Это мое предположение подкреплено опытом: мы с крысами получили такую страховку, как разум, — и остались жить на этой планете.

Я, в общем, не знаю, думали о нас люди или нет. А вообще, люди редко думали о других — даже с позиции, что им же лучше иногда и о других задуматься. Из этого вышло, что все творения людей, вытянутые только из головы, просто — кошмарны… Мы не такие. И крысы — не такие. А вот — скингеры… Я стараюсь не думать о том, что мы делим с ними эту потрепанную людьми планету. Мне лично они вреда не делали, но… Нет, конечно, какому-то скингеру меня не напугать, но… Жуткие они вообще твари — эти снежные звери… Люди сделали их на генетической основе крыс, но явно помянули при их создании медведей — зверей, покинувших этот покореженный мир и не вернувшихся, несмотря на все старания людей. Они пробовали вернуть всех вымерших тварей, чьи коды не потеряли с течением этого их вечно военного времени… Но не вышло — не приспособились эти твари к этому миру… Тогда люди попробовали поправить коды этих тварей… Но и это не вышло — твари получались неприспособленными или к миру, или к — людям. Наделали люди черт знает что — и испугались. Тогда они наделали… и черт не знает, что они тогда наделали. Они попробовали сотворить подобия тварей, чьи коды потеряли… Получилось еще страшнее. А когда они сделали придуманных тварей… Хоть я и историк — мне становится страшно изучать людей, когда я думаю, какие чудовища вышли из их головы… Крысы к этому, конечно, спокойнее относятся — скингеры же им не чужие… И еще крысы настаивают на изучении одного наравне с другим, считая, что наши исследования не должны обходить стороной даже страшные события со страшными созданиями… И порой мне приходится им уступать.

Метель прекратилась, и я снял маску. Ветер перестал жалить меня в лицо и рвать с моих плеч шкуру снежного зверя. Только стужа не спит в затишье. Мороз весело трещит сухим снегом у меня под сапогами. Но мне жарко от скорой ходьбы и летучей радости. Проглянуло холодное солнце короткого зимнего дня. Оно светит не слишком ярко, но отражается снегами, и — светло. Очень светло — так, что глаза слепит. Кажется, что оно почти не греет, только бдительность терять нельзя — под его лучами легко обгореть. Даже тяжелый ожог получить просто — забудешься и не заметишь, как кожа облезет. Его лучи оставляют глубокие ожоги, как излучение скингера, — снежного зверя. Оно суровое — наше солнце. Но я открыл лицо его лучам и улыбнулся ему. Ведь Олаф уверен, что скоро настанет конец всему свету, что страшный волк Фенрир сорвется с цепи бога войны, сдерживающего его сокрушительные силы, и начнет разрушать все вокруг. Олаф утверждает, что наша война скоро кончится, что старый волк-разрушитель уже натянул цепь. А главное, — кошмарное каменное чудовище уже впилось острыми клыками в наше светило, готовясь его растерзать. Прежде я думал, что каменных троллей нет. Я не верил Олафу, пока Олаф не показал мне его — каменного тролля. Теперь я знаю, что тролль, пришедший из космического мрака и стоящий на высокой вершине, — охотник на звезды. Но сейчас мой путь искрится и сияет в солнечных лучах, как воздух, как небо. И мне так радостно. Просто, я вообразил, как обрадуется Олаф, и на душе стало так светло. Он столько для меня сделал. Я так хочу его отблагодарить. Наконец, появилась такая возможность! Но идущий чуть впереди офицер моего веселья совсем не разделяет… Когда я скрутил ему за спиной руки, на его лице отпечаталось настоящее страдание… Я этого вовсе не ожидал — я был уверен, что он разозлится… Мне грустно смотреть на него такого печального… Мне же совсем не хотелось ему грубить, но пришлось его на аркане протащить…

— Вы уж извините, что я так… Я же не хотел… Просто, я только так смог…

Офицер обернулся ко мне через плечо, посмотрел горящими глазами, сжал зубы и отвернулся…

— Молчи, солдат.

— Но я, правда, не хотел так…

Офицер остановился, разворачиваясь…

— Ты у меня всю дорогу прощения просишь. Ты что, не понимаешь, что ты сделал? Не понимаешь, что делаешь?

— Я понимаю… Поэтому и прошу прощения…

— Я прощу тебя, когда ты отключишь «шнур» и развяжешь мне руки.

— Тогда вы уйдете… Убьете меня и уйдете…

— Я уйду. Но тебя не трону.

— Не надо мне лгать…

— Я тебе не лгу. Я тебя мог убить уже трижды.

Холодок страха проскользнул мне под ребра, резко сдергивая мою улыбку, но его вытеснило недоумение…

— Что же тогда не убили?

Офицер раздраженно вскинул голову…

— Как тебя такого убить? Отпусти меня.

— Я не могу, вы мне нужны — крайне необходимы… Вы же умный, вы же знаете, что мы не всегда можем поступать правильно… Вернее, случается так, что мы можем или поступить неправильно, или умереть… Я не хочу так поступать, но и умирать не хочу. Поэтому я стараюсь выбирать, что страшнее, — поступить плохо или погибнуть. Сейчас я с вами не так плохо поступаю — с этим поступком я смогу жить.

Я очень хочу ему все объяснить, но у меня не получается… Мысли сбились, и я перешел на обычную речь, но и голос дрогнул… Я чувствую, что жар треплет уши… Просто, мне очень стыдно перед этим офицером… И краснеть от стыда перед ним — стыдно… Ну вот, у меня совсем дыхание пресеклось… И я совсем замолк… Я всегда жутко робею перед офицерами, а сейчас — особенно… перед этим благородным человеком — особенно…