Стас Северский - Историк

Я сел у стены между бойцом и зверем, безвольно уронив голову на поднятые колени…

— Олаф… Не оставляй меня одного…

— Не оставлю. Не надо бояться, Ханс…

— Только мертвые ничего не боятся…

— Верно… Мертвым не страшно ни жить, ни умереть…

— Ты не мертв, Олаф…

— Нет, не мертв… Я искал мести, ища смерти… Но погубил только других… Не так, как воин, и не так, как зверь, — как ледяная пустыня, не разбирающая, кто друг, а кто враг… Я стал Зверем — духом снежной пустыни, приходящим с бурей… Я сгорел и замерз среди вечных льдов и огней… Я не знаю, что будет со мной теперь, когда я очнулся… Но я не отдам тебя ни льду, ни пламени, Ханс… Я помогу времени стянуть рубцами эти ожоги жара и холода… Я научу тебя всему, что знаю…

— Ты обещаешь, Олаф?..

— Я дам тебе слово. Мы будем охотиться вместе — и бить зверя, и ставить силки…

— Отпусти Ангриффа…

— Он волен идти, куда вздумает… Он уйдет, Ханс, когда залечит раны… А сейчас я нужен ему… И я отдам ему силы взамен сил, которые он отдал мне…

— Ты дашь слово?

— Верь мне — взамен моей веры. И мое слово будет нерушимо.

Я разгоню «черных воронов» Хантэрхайма, отдав им мой страх, взяв у них мою свободу. Я заберу «стрелы» охотников Хантэрхайма. Я обменяю зверей на технику, отпустив скингеров в белое молчание и взяв у белой мглы машины. И если передо мной не склонятся ветры северной пустыни, склонятся ели и сосны Валсхайма — леса Штрауба! Передо мной! Перед воином, дышащим свободой!

Нет, не везет моей невесте в благих начинаниях. Неправильно она себе профессию выбрала. Это мне, историку, все интересно и все пригодно в этих отчетах людей, а ей, врачу… Врач — это ведь призвание тех, кто хочет спасать, а не убивать. А для людей, кажется, важнее нанесение ран, а не исцеление. По крайней мере, для этих людей… В общем, это понятно — они ж в первую очередь — бойцы и охотники. А врачи у них отдельно. Это у нас разделения такого строгого нет, а у людей… Они создаются или бойцами, или рабочими, или учеными, а общее между ними только одно — они все — военные. У нас не так — у нас полный разброд и никакого порядка в этом плане… Мы рождаемся просто котами и долго думаем, какие мы, для чего мы пригодны, кроме охоты на крыс… И иногда мы что-нибудь такое придумаем… Что-нибудь вроде — посвятить себя наукам (это, конечно в промежутках между охотами на крыс). А что нам еще делать, когда люди вбили нам в головы такой высокий интеллект, ставя на нас — вернее, на наших великих предках — эксперименты по усовершенствованию разума? Нам теперь скучно просто на крыс охотиться… К тому же нам никак нельзя от них отстать — от нашей добычи… А то вон они какие умные — крысы… Обсуждают новые знания — еще и с таким серьезным видом…

Нет, нам никак нельзя им уступать. А то они нас совсем бояться перестанут. Правда, они, к моему сожалению, нас и сейчас не слишком боятся. Конечно, — вон их сколько… целые армии крыс… Нам, в общем, это на руку — мы голодными не останемся. Но только, когда крыс соберется до черта, как Айнер выражается, страшно становится нам, а не им… Хорошо хоть здесь, в руинах Центрального управления службы безопасности системы, где крыс обычно собирается как раз до черта, мы перестаем делиться на охотников и жертв, становясь — исследователями. Договор у нас такой — вот как. Друг без друга нам, просто, ничего не изучить и ничего не извлечь из опыта людей — у них ведь все так сложно устроено, вся эта их техника, хранящая их память…

Вот только в нашем договоре есть тревожащая меня тонкость — он перестает действовать, как только мы переступаем порог развалин этого здания… Я знаю, что мы бы с голоду умерли, если бы этот договор не переставал действовать за порогом… Но действовать он перестает не только для нас, а так же и для крыс… Радует во всем этом только одно — крысы очень идейные… Они уверены, что все находится в одной общей и целой системе, не нуждающейся в их сложных умыслах, — и они, и их хищники… Из этих соображений крысы нас специально изводить не станут… Это точно — по крайней мере, пока нас не станет до черта, как их… А тогда — не уверен, что они нас теснить умышленно не решат… Они заявляют, что нам не придется особо задумываться, соперничая из-за численности, — что нашу численность все равно отрегулируют силы, хоть и подвластные нашему разуму, неподвластные нашему воздействию. У них выходит, что обращаться к таким сложным способам борьбы, как осмысленное противостояние, — просто смысла нет. Они считают, что всегда будут силы, неподвластные нашему воздействию, как бы мы ни вдавались в исследования, познавая их… Понять мы поймем, а сделать — ничего не сделаем…

Я с ними не совсем согласен. Мне кажется, что не все силы подвластные разуму. Даже люди не до всего дошли… Они действовали, не зная, а полагая, что знают, что делают. Они всегда так делали и у них всегда получалось только хуже… От этого они и вымерли… Зато теперь, благодаря им, мы знаем, что так, как они, делать не надо… Вот так.

Мне страшно от мыслей, что есть силы, превосходящие мои… Но я, особенно тогда, когда вдался в эти исследования, вынужден был признать, что они есть, что с этим крысы — правы. Мы — никуда не попрешь — объекты, подчиненные пространству и времени… Да, точно. Мы все — выходцы из пространства и времени — изучай не изучай, без них — нас просто нет. Мы как бы сделаны из них — из этих, еще загадочных, штук… Вот и выходит, что эти штуки — главнее… Не они же из нас сделаны… Вернее, они сделаны из нас только отчасти, а мы из них — целиком… Вот так. Сам удивляюсь, каким я умным стал… Теперь Айнеру никак меня глупым не назвать… Он, конечно, назовет (он же человек — еще и боец, еще и офицер), но я ему теперь не поверю. Вот как.

Проснулся, съел крысу и опять заснул — кошмарная схема жизни для высокоинтеллектуального кота. Но я нашел выход из этой схемы — это моя работа, мое призвание. Я теперь делаю очень интересные дела и приношу пользу — даже крысам. Я очень всем нужен. И я очень занят. Я теперь даже выходных не беру. Мне нужно провести реконструкцию здания, реорганизацию рабочего процесса. Я должен заняться миротворчеством и подготовкой к войне. Это обязательно нужно делать одновременно — люди же всегда это одновременно делали. А я не хуже них — я тоже так могу… Это просто — как разрушать и создавать в одно и то же время. Из разрушенного обязательно что-то да создашь. Например, разобью я этот стакан и создам — осколки. Хотя нет, я не буду этот стакан бить. Он ведь принадлежал высшему офицеру службы безопасности. Это же его кабинет. Здесь я стараюсь ничего не трогать. А вдруг он вернется и… Людей, конечно, уже нет, но вдруг… Кто их знает? Я их знаю — я же историк, специализирующийся на людях. Точно. Но я о них еще недостаточно знаю. А я хочу знать… Хочу знать о них все! Обо всех них! Ведь они — создатели нашего разума! Узнав их, я узнаю себя!