Стас Северский - Историк

— Теперь не все, Ханс. Я все помню, Ханс.

— Ты помнишь все… Но, когда ты становишься Зверем, ты помнишь все не так…

— Я не допущу этого впредь. Теперь Зверь не придет без зова, без нужды.

Я знаю, что никуда этот злой дух не делся и не денется… Просто Олаф будет стараться сдерживать его сильнее… Так уж он устроен — беспрерывно воюет со всем и всеми, постоянно сражаясь с собой… Пока не появился я, у него оставался излишек сил, не истраченных в сражениях с врагом и снежной пустыней… Тогда он рушил, чтоб сражаться с этими разрушениями… Но теперь у него есть я… Я забираю у него эти кошмарные силы вечными бедами, без которых у меня не обходится и дня… А теперь, когда скингеры стали опасней без коррекций системы и нам стало тяжелей охотиться, он из-за меня просто выбивается из сил… Ему тяжело. Я очень рад, что теперь с нами этот офицер, — ведь нет людей совершеннее, чем офицеры… И сейчас мне становится спокойно до отупения… Я с глупой улыбкой смотрю, как капитан подбирает шинель, педантично очищая от пыли и набрасывая на плечи… Он еще не совсем остыл после борьбы, ему еще душно, но красные черты на его щеках гаснут… Сейчас он откроет нам ментальную линию — офицеры же редко вспоминают про голос…

— Ты — Ханс. Я помню. Я понял, что этот охотник — Олаф — не жалеет силы зверя. Но что значит — «Зверь»?

Я вернул офицеру оружие, протягивая клинки в ножнах и портупеи еще дрожащими руками…

— Есть воины с силой зверей, а есть… Олаф обладает другой силой — страшнее… Он призывает не только силу, но и дух зверя… Он становится духом снежной пустыни — Зверем, приходящим с грозой…

— Ментальный оборотень высшей ступени. Таких я еще не встречал. Солдаты системы до такого состояния редко доходят — вернее, им редко позволяют до такого состояния доходить. Он — преступник. Я вижу. А ты не такой. Так что с тобой? Ты недоделанный?

— Недоделанный… Мою память не полностью загрузили…

— Я так и понял. Отлично, один — без контроля остался, другой — без знаний. Но это исправимо. Я порядок установлю.

Олаф не выносит, когда с ним в таком тоне… Но я сдержал его, и он только вздернул плечами…

— Я здесь порядок устанавливаю.

— Ты — рядовой боец, я — ротный командир.

— Теперь мы все — вольные охотники. И все здесь — мои охотники.

— Так было раньше. Теперь командование принял я. Называй меня Фламмер. Не задавай вопросов, не требуй ответов.

Я понимаю, что не могу скрыть ужаса, застывшего на моем лице… Нет, с Олафом так нельзя… Но офицер не обращает никакого внимания на его суженные глаза, словно окованные стальными доспехами…

— Фламмер! Вы что, пожарище здесь устроить решили?! Что ж, посмотрим, кто останется на пепелище! Вы что, еще схватиться собрались?! Что ж, ваши клинки Ханс вам вернул! Посмотрим, кто окажется правее с оружием, надежней которого здесь нет!

— Нет времени. Меня будут искать. Надо уходить. Ты, Ханс, пойдешь и пригонишь мою «стрелу». А ты, Олаф, соберешь все, что нужно. Сейчас. А не сдержишь ты себя в руках, боец…

Олаф посуровел, но скрепил волей неспокойный дух. Он понимает, что Фламмер просто привык так, что он — офицер… Ему нужно время разобраться в происходящем… Он еще не знает, что это — охота на снежных зверей… А как только узнает…

— Нам нужен охотник, Фламмер. И я буду терпеть ваши замашки. Но только до времени — только до охоты. На охоте вы погибнете, не следуя моим указаниям, и погубите нас.

— Я охотился на скингеров.

— Вы охотились не так, как мы. Вы ходили на скингеров с защитой, с бойцами и с техникой системы. Вы не знаете расправы этих тварей. Не прекратите вы считать себя командиром всегда и везде — я разделаюсь с вами. И у меня не будет другого выбора. Я не возьму вас такого с нами на «жгучие луга» снежных зверей.

— Исполняй приказ.

— Вы даете приказ идти, но понятия не имеете, куда. Вы не знаете, как нам скрыться от «воронья» системы. Их поисковая техника поднимется в небо, она будет искать нас — фон наших мыслей. И она найдет нас, «увидит» с высоты — она «увидит» наши мысли.

— Я не рассчитаю вам схемы пересечений. Но укрытие найду — вне зоны поиска.

— Таких укрытий нет.

— Мы не пересечемся. Мы уйдем под землю.

— «Вороны» найдут нас и под землей. Нет таких подземелий, где они не достанут нас.

— Они не обнаружат нас в закрытых шахтах.

— Шахты?

— Это шахтерская база, боец. Здесь мы будем скрыты. Ища таких, как мы, разведтехника не снижает высоты в бурном небе территорий Штормштадта. Мы исчезнем для нее, когда спустимся в шахты, выйдя из ее зоны восприятия.

— Разведчики найдут нас, стоит им спуститься.

— Они не опустятся до нас, боец, — мы простые преступники, спасающиеся от них, прячась, как крысы. Мы, как крысы, забьемся в углы и щели — и нас, как крыс, не найдут.

— Я сделаю все точно так, как вы сказали, Фламмер. Только, не повинуясь вашему приказу. Я просто сделаю, что велит разум. Дайте Хансу схему с подробными указаниями, как вывести из строя разум вашей «стрелы» — иначе она не подчинится нам.

— Вы оба знаете, как это делать, — вы делали это.

— Мы делали это грубо. Нам нужны точные схемы разума. Обозначьте и центры связи, и системы слежения. Не жалейте теперь тратить на нас силы и время, капитан. Иначе мы пожалеем потратить их на вас. А без нас вы здесь — в снежной пустыне — и часу не продержитесь.

Офицер остановил твердый взгляд на Олафе, скрепляющем бунтующий дух с тяжким трудом.

— Я знаю, что один в снежной пустыне не продержусь, боец. Поэтому отпускать от себя теперь я буду только одного из вас, а другой — всегда будет оставаться со мной.

— Да пошел ты, капитан!..

Красные полосы гнева угрожающе разгорелись на скулах офицера, когда глаза Олафа налились тяжелой ртутью.

— Пошел ты! Что стоишь, «зверь»?! Оружие собирай! И ты, пошел, звереныш недоделанный! И чтоб никаких отклонений от схемы!

Я растерянно посмотрел на Олафа, когда офицер замахнулся на нас искрящим хлыстом… Олаф, сжав зубы, принял удар на руку, закрытую напульсником, но офицер пустил разряд, шибанув его током. Я ошеломленно замер, а Олаф перехватил хлыст, резко одернув офицера, пустившего очередной разряд. Мне стало совсем жутко, но я все же сообразил, что теперь они друг друга насмерть загрызть не намерены, а просто так оспаривают и устанавливают права. Я очень хочу, чтоб этот офицер послушал Олафа, ведь Олаф ему не уступит… Но, похоже, и Фламмер уступать не намерен… Они же оба считают правыми только свои решения… И они оба знают, что здесь, в снежной пустыне, с правом принимать решения передается все — все жизни, все смерти… Именно поэтому здесь так жестко с выбором командира и, вообще, — с доверием. Командир всегда стоит впереди один, под пристальными взглядами, ищущими его слабость, и тени которой нет места во главе отряда здесь, в ледяной пустыне… Так уж заведено… Так делаем не только мы, но и снежные звери — все, кто обитает здесь, в вечной зиме…