Валерий Алфеевский - По памяти и с натуры 1

Были две недели бескорыстного счастья, счастья, к которому не примешивались и которому не мешали никакие заботы и планы на будущее, которые придут позже и объяснят нам всю безнадежность нашего положения.

Был я по-детски безответственен, жизнью не тронут, мечтал быть великим художником, другого выхода для себя не видел. Ира в чем-то, а то и во многом была умнее меня, она была взрослой, и я часто чувствовал ее превосходство над собой. Было у меня одно желание быть все время вместе, ощущать постоянно близость любимой и ни о чем не думать, не задумываться.

В воскресенье все наши на даче, мы с утра уехали в Москву. Ира в розовой шляпе-котелке, надвинутой на самые глаза, в розовом платье по последней парижско-тифлисской моде такая смешная и милая. И я рядом в рубашке с засученными рукавами по вхутеиновской моде. Вечером пойдем в Камерный театр на «Адриенну Лекуврер». Мы в Москве одни до утра.

В Павшино сошли с поезда, дул холодный ветер, ночью прошел дождь, и ослепительное солнце отражалось в лужах. Как-то неожиданно в Архангельское пришла осень.

На другой день Ирина уехала. Она писала. Я жил от письма до письма. Любовь меня замучила. До конца года Ирина приезжала в Москву два раза, и мы, как бездомные, проводили время в бесконечной ходьбе по московским улицам.

Расстались мы под Новый год. Все было безнадежно. Она устала и была вконец замучена. Расставаясь, она сказала: «Ты совсем еще мальчик, а я женщина».

Прошло два года — я женился.

Однажды, возвращаясь домой, я вдруг представил себе, как мама, вынимая из почтового ящика письмо, адресованное мне, бросила его под мою дверь. Я услышал его скользящий шорох, и уже знал, что письмо от Ирины, и, ничуть в этом не сомневаясь, дрожащими руками открыл дверь.

Письмо от нее из Тифлиса: «Если ты хочешь меня видеть, зайди к Доброковским, я буду в Москве несколько дней».

Она похудела, пострижена под мальчика, глаза стали еще больше. Она ушла от мужа, кончает институт. Сердце отчаянно бьется, чувствую себя вдвойне предателем.

Несколько лет спустя, как-то идя вечером по Тверской, неожиданно встретил у телеграфа Ирину. Она вторично вышла замуж. Зашел к ней в гостиницу, разговор не получился. Вернулся ее муж, я заторопился уйти, она вышла меня проводить. Условились на другой день пойти на «Даму с камелиями». Я взял билеты и ждал ее у входа, потом в фойе, она не пришла, ждал ее до третьего акта под насмешливыми взорами билетерш. Последний акт досмотрел один. Больше я Ирину не видел.

Еще много лет спустя приехал в Архангельское, многое изменилось до неузнаваемости. Архангельское стало культурным мероприятием. Красивые пруды Архангельского превратились в водохранилище.

В начале июля 1930 года в составе небольшой туристической группы я отправился на Алтай по маршруту Бийск — Немал, верхами через тайгу на Телецкое озеро, по Телецкому озеру на Бию, по Бии на плотах через семь порогов и дальше на пароходе по Оби до Новосибирска. Оттуда поездом домой, в Москву.

У меня сохранился дневник, и я решил по его канве рассказать подробнее об этой запомнившейся мне поездке.

Я только что окончил Вхутеин, впереди было свободное лето, кроме Ленинграда, нигде не был, и мне захотелось повидать Сибирь, о которой знал только понаслышке. Была у меня и другая идея: сделать на основе впечатлений от поездки цветную детскую книжку-картинку.

Книжку я не сделал, но поездка оставила драгоценные впечатления, и я по приезде в Москву сделал по памяти рисунки об Алтае.

Подъезжаем к Новосибирску. Река Обь, мост в один километр, несколько больших пароходов у пристани. Город на горе, город без прошлого, без церквей.

Тридцать лет тому назад здесь был сосновый лес. Город быстро застраивается, есть план большого Новосибирска. Улицы и проспекты широкие и хорошо распланированы. Наряду с землескребами дома нового стиля и дома под ампир. Каждое краевое учреждение, переезжающее в Новосибирск, застраивает квартал. Деревянные дома беспощадно уничтожаются. На окраине у часовщиков и парикмахеров видел интересные вывески. В кооперативах есть товары, цены, как на приисках.

Был в цирке. «Наездница из Чикаго» в цилиндре, с живыми розами в руках, оркестр ОГПУ. Цирк деревянный.

Осматривал Новосибирск. Дом Ленина, Дворец культуры, Оперный театр — все рядом. Был на Каменке — контрабандная постройка домов в одну ночь.

В два часа ночи сели на Бийск. Посадка и условия переезда ужасные.

Наверху по всей длине вагона сплошная широкая полка, на ней вповалку люди. Лежу на спине, с двух сторон стиснутый. Справа от меня солдат с толстой девкой вповалку. От духоты теряю сознание, слез с полки, вышел в тамбур. Светало. Открыл дверь и устроился на подножке, крепко обняв поручни. Мгновенно на какие-то доли секунды заснул, был спасен грубо растолкавшим меня проводником.

С утра красивые виды: холмы, поля, засеянные льном и пшеницей. Пейзаж все время прекрасен, мягкий, влажный и теплый воздух, вдали в тумане хребты Алтая.

Бийск. Пыль ослепляет, сшибает с ног. Купил кофе «Мокко». Вечером пошел купаться. Бия здесь широкая и спокойная. Пароход перевозит на остров гуляющих, слышна духовая музыка.

Выехали в Улалу на автомобиле, едем берегом Катуни, река здесь мелкая и спокойная.

Улала — столица Ойротии, большая деревня, расположенная в ложбине небольших гор, чрезвычайно живописных. Смотрели город; русских большинство.

В одной кержацкой деревне видели карусель, крайне забавную, со львами, лошадьми, слонами.

В три часа выехали в Немал. Я и доктор Благоев, с которым сдружился во время поездки, верхами, остальные в коробах. Переезд тридцать пять верст, все время в подъеме.

Манжерок, пороги Катуни — зрелище впечатляющее. «Катунь» — белая женщина по-алтайски.

Опять верхом до Немала, порядком устал. Лошадь алтайская, трясучая. Остановились на берегу Катуни, распрягли лошадей, пошли купаться, вода холодная, камни разглажены. Дежурные готовят ужин. Осталось десять верст до Немала, пересел в коробок. Моя лошадь захромала, и ее оставили в поле на ночь отдохнуть.

Въезжаем в ворота школы, школа в помещении бывшей миссии.

На другой день с утра экскурсия с местным алтаеведом Бобраком. Бывший священник влюблен в Алтай. Рассказывал легенды. Одна насчет грамоты: «Грамоты на Алтае нет, ее съела корова».

Вез один алтаец толстую книгу «Грамота» учить детей. Переплавляясь через реку, выронил ее. Выловив из воды, разложил сушить на крыше, а корова пришла и съела ее. С тех пор на Алтае грамоты нет.

Дождь. После обеда ходил с доктором к слиянию Немала и Катуни. Катунь молочная, Немал зеленый, как бутылочное стекло. К Чемалу со всех сторон вплотную спускаются небольшие горы. Я задался честолюбивыми замыслами покорить одну из этих вершин.