Элона Демидова - Метро 2033. Отступник

– Разве это можно? Я думал… нуклеары едят только то, что дают, и всегда вместе… – сказал Олег голосом, прерывающимся от пьянящей радости.

– Обычно так и бывает, но ведь у тебя сегодня необычный день!

После этих слов юноша почувствовал, что мир вокруг наполнился осязаемым счастьем, словно каждая живая травинка лучилась улыбкой.

Когда, взявшись за руки, они сбегали по Каменной лестнице, Олег не чувствовал под собой ног, казалось, что он парит над землей. Парень оглянулся и припомнил, как вчера вроде бы видел здесь Аню, которая зачем-то убежала из Таганрога, ведь, кажется, она хотела остаться и не возвращаться в Лакедемон… Каур, точно почувствовала тень побежденной соперницы и с криком «Догоняй!» устремилась вперед. Олег бросился следом и мгновенно забыл о девочке из далекого прошлого, фактически из другой жизни…

Лица обнявшейся пары были обращены на восток, навстречу медленно наползающему сумраку, который по краю небосвода светился изумительной красоты сиреневой полосой, а где-то за их спиной – большим розовым шаром, окатившим румянцем облака на горизонте – садилось солнце.

Олег привык сопротивляться желаниям, побеждать их, сохраняя достоинство и самообладание. Но сейчас чувства, наполнившись силой гигантской волны, внезапно затопили сердце, опасно захмелили разум и смели заградительную дамбу бесстрастия, оберегавшую душу от переживаний. Абсолютно счастливый юноша вдыхал вечерний июльский воздух, и в этом странном состоянии хотелось остаться навечно, позабыть обо всем на свете, а особенно о дурацком обряде, который ждал этим вечером. Да, больше ничего не надо. Лишь бы Каур сидела рядом, касаясь его плечом, любуясь закатом. Удивительно, непонятно, чудно… и бесподобно… Олег не заметил, как это произошло, но буквально за сутки он стал смотреть на жизнь совершенно иначе. Его переполняли вопросы, которые раньше никогда не приходили в голову, он впервые мечтал.

– Ты хочешь стать одним из нас? – тихо спросила Каур.

– Да, – также тихо ответил Олег.

– На твоем месте желали бы оказаться очень многие из старшего поколения. Ты сомневаешься?

– Уже нет…

– А раньше сомневался?

И тут Олега буквально прорвало. Он рассказал о своем детстве, о том, как умерла мать и погиб отец… как трудно приходилось в интернате, как он зарезал раба во время обряда совершеннолетия, и как убитый приходил к нему во сне. Никогда и ни с кем Олег так не откровенничал. Быть может, именно сейчас он выплескивал воспоминания, чтобы час спустя было намного легче расстаться с минувшим, умереть и возродиться вновь, полностью вычеркнуть из памяти свое прошлое, позабыть место, где вырос, своих родителей, боевых товарищей, священные воды Миуса и даже имя свое. Каур слушала молча, улыбаясь краешком губ, поглядывая на юношу, на пустой сумеречный город, на уходящее за горизонт солнце.

Наконец, выговорившись, парень умолк, а мулатка крепко сжала в ладонях его руку.

– Мне бы очень хотелось быть там тоже, чтобы помогать, но нельзя… – сказала она нежно. – Я чувствую, уже горят костры перед священной рощей, и вождь ждет тебя с плетью, и наточил свой топор судья, и старуха с распущенными косами стоит в тени Бессущностного. Тебе пора. Ничего не бойся и помни лишь одно – я с тобой.

Обнаженный Олег стоял на коленях, ощущая мелкие камешки и тонкие ветки, которые впивались в кожу. Мысленно юноша уже проделал путь к памятнику Бессущностного, и теперь надо было повторить все на самом деле. Ночь опустилась быстро, и ярко горевший огонь освещал сложенную в стопку одежду, а поодаль, возле второго костра стоял судья, держа в руках короткую секиру. Закрытая корзинка у его ног слегка вздрагивала, будто в ней кто-то трепыхался, с невнятным бормотанием. Олег мог только гадать, что за зверь скрывался за плетенкой ивовых прутьев.

В шею неофита вдруг ткнулась рукоять хлыста – так вождь дал команду начинать, и Олег пополз к первому костру, обдирая локти и колени о неровности плит.

– Кто ты? – раздался из-за спины суровый голос вождя, который, казалось, разносился по всему городу.

Парень нахмурился и ответил:

– Я человек.

– Кто твои родители?

– Мой отец Виктор, моя мать Мария.

– Назови свою родину.

– Лакедемон.

– Назови своих богов.

– Мои боги в священных водах Миуса.

– Зачем ты пришел сюда?

– Я пришел, чтобы умереть, – юноша поднял взгляд и увидел диск луны, который словно любопытный глаз взирал на происходящее.

– Знаешь ли ты, – продолжил допрос Кислов, – что смерть уничтожит прошлое…

– Да.

– Помнишь, что, сделав шаг, невозможно будет вернуться…

– Да.

– Готов ты сделать этот шаг?

Происходящее уже не казалось смешным фарсом, и Олег вдруг отчетливо понял, что вплотную подошел к той точке, к последнему вопросу когда еще можно воспротивиться, отступиться, сказать: «Нет!», и завтра с рассветом покинуть Таганрог. Трещали поленья, плясало пламя, и луна освещала бескровное лицо неофита, больше схожее с восковой маской.

«Ты помни лишь одно – я с тобой…» – прозвучал вдруг в ушах голос Каур.

– Да, – сказал Олег.

– Тогда сожги все внешнее, – произнес вождь.

Пылающие поленья выстреливали искры, когда юноша бросал в огонь свой поношенный, но все еще очень прочный камуфляж, а затем берцы. В этот момент Олег почувствовал острое раздражение – ботинки были почти новыми и такое бездарное уничтожение хороших вещей в угоду дурацким идеям показалось невыразимой глупостью. Ткань задымилась, затем начала чернеть.

В тот же миг раздался свист, и кнут полоснул его спину. Юноша не издал ни звука. В интернате за провинности ученики довольно часто подвергались порке, хотя удар вождя был непривычно болезненным.

– Забыты ли боги, забыты ли священные воды Миуса?

– Забыты… – выдохнул Олег, стирая локти об асфальт.

И снова плетеные ремни вспороли кожу спины.

– Забыта ли родина, забыт ли Лакедемон?

– Забыты, – спина горела, когда неофит взобрался на первую ступень.

– Забыт ли отец, забыта ли мать?

Хлесткие звуки и уже пронзительная боль… Можно ли стереть из памяти материнскую улыбку? Олег увидел губы мулатки, пухловатые, волнующие, прекрасные: «Ты помни лишь одно – я с тобой…»

– Забыты…

– Забыто ли имя, забыто ли человечество?

Олег поморщился, закатив глаза. Нет, в интернате так не пороли.

– Забыты… – пошатнувшись, он продвинулся еще на шаг.

– Забыта ли прежняя жизнь? – последний удар пришелся по шее.

Голова юноши дернулась, а дым от сгорающей одежды попал в глаза, отчего они заслезились.

– Забыта! – почти прокричал он.

Преодолев три ступени, он оказался перед вторым костром, который наполовину заслоняла фигура судьи.