Д Димитрюк - За горизонт. [СИ]

Остается опасность визита плохих парней с моря. Но уверен, невидимые мне радар, вертолетная площадка, патрульный катер, а возможно и пара установленных на берегу корабельных пушек (с Ордена станется) сведут на нет эту проблему.

Хм, а ведь это не следы не тракторных гусениц избороздили площадку, облюбованную мной для наблюдения. С этой точки не только полбазы как на ладони, но и дорога на протяжении трех километров в каждую сторону. Стратегическая точка, а стратегические точки принято контролировать. В том числе с применением гусеничной бронетехники.

Хватит рассиживаться. Пора ехать, пока сюда злые дядьки на броне не нагрянули с проверкой. Сделав большой глоток холодного пива, спускаюсь в кабину. Мне еще задаренного немцем топлива долить надо, как раз баки опустели на треть.

— Папка, а если нас гаишник остановит, а ты пьяный. Штраф платить придется.

— Если нам гаишник попадется, мы его машиной переедем и дальше покатим.

Мне Гельмут так и сказал, буквально — «Увидишь староземного полицая, пытающегося тебя остановить — стреляй сразу». В этом мире правила дорожного движения предельно демократичны — каждый ездит, как умеет. Впрочем, эта вольница с лихвой компенсируется тяжестью наказания за содеянные правонарушения. Полумер этот мир не признает. Гоняй, как хочешь, но если собьешь человека — до суда можешь не дожить.

Без происшествий преодолеваю оставшуюся часть пути. После шаманских манипуляций по смешиванию топлива, движок стал работать ощутимо мягче. Для шумного двигателя воздушного охлаждения это большой плюс, в салоне становится заметно тише.

По мере приближения к городу, движение на дороге становится интенсивнее. Еще раз уступаю дорогу конвою. Грузовики, автобусы — переделанные из грузовиков, наливняки и неизменная пара гантраков в охранении.

Гантракам первого встреченного мною конвоя больше подходило определение — броневик. Эти же похожи на хищных зверей острыми углами наклона броневых листов, чудовищными ходами подвески, вылетающими из–под колес камнями и стволом автоматической пушки, торчащей из невысокой широкой башни.

Проезжая мимо меня, хищники местных дорог даже не сбросили скорость.

Время от времени оживающая радиостанция транслирует переговоры на трассе. Говорят в основном на английском и немецком. Разок в эфир прорывается родная речь. Кто–то с позывным Паук забил стрелку Татарину на главной после заката. Или «на Главной», я не понял толком, что за «главная». Но, однозначно, это где–то в городе, и город уже рядом.

С чего начинается город? Не со смога ярким солнечным днем и не с электрического зарева ночью, не с шума машин и мельтешения людей, нет. Город начинается с мусора и испоганенной природы. Сперва пропадают животные, потом исчезают и без того редкие в сухой степи деревца. Вдоль дороги начинают попадаться кучи мусора и, наконец, вдали показывается сам город.

Порто–Франко — столица незалежных орденских владений на диком туземном берегу. Центр торговли, финансов, развлечений, город–порт, город–крепость, пуп земли и прочее, прочее, прочее.

От просторов степи Порто–Франко прикрылся дымовой завесой, чадящей жирным дымом свалки. «Головастик» ныряет в шлейф сизого отвратного дыма, неспешно сносимого в сторону моря вечерним бризом.

Проскочив дым, попадаю в раскинувшийся по обеим сторонам дороги табор. Сбившиеся в кучки люди, составленные в круг машины, палатки, дым костров и запах готовящийся пищи. Группа негров, под аккомпанемент орущей магнитолы, выделывает акробатические па дикого африканского танца. В сотне метров от негров невозмутимые, как само небо, сыны востока свежуют только что забитую животину. Тут же собаки выясняют права на шланги сизых, полных дерьма кишок и прочую отвергнутую людьми требуху. Кони, коровы, бараны, овцы, голые дети и гоняющие мяч подростки.

Судя по запаху, нужду без затей стравляют тут же.

Справа вспыхивает потасовка между кучкой негров и парнями цыганистой наружности. Дерутся предельно жестко, без компромиссов, холодняк и дреколье идут в ход практически сразу. Со стороны цыган к драке подключаются бабы. Наперерез мне, через дорогу к неграм спешит подкрепление. Спустя минуту, за спиной хлопает первый выстрел.

Чумазые дети норовят вскочить на длинную подножку «головастика». Сбрасываю скорость до двадцати километров в час и кладу обрез на торпеду. Шоб было, а то взгляды у местного населения недобрые.

Детей сменяют страшные, как вся моя жизнь, девки вполне определённого рода занятий. Между замызганными, больше похожими на шатры, палатками огромный лысый детина пристроился сзади к поставленной на четвереньки толстой негритянке.

— Ной! Ты определенно мужик, матерый человечище. Легенда по всем статьям. Нечета раскачанным быкам–беспредельщикам вроде Геракла или Язона. Вычеркнуть из красной книги Гидру, придушить пещерного льва (хотя может он сам сдох от старости, у льва теперь не спросишь), почистить то ли королевский сортир, то ли королевские конюшни (хотя есть мнение, в те времена это почти одно и то же). Разве же это подвиг? Тем более с сортиром и гидрой получился незачет.

А вот целый год терпеть подобный кагал в замкнутом мирке ковчега. Вот уж где нужно иметь нервы толщиной с канат и стальную волю.

Под мысли о делах давно минувших дней наконец–то доезжаю до пересечения центрального тракта с местной кольцевой дорогой.

Прямо не пущают полосатый шлагбаум и злые дядьки с американскими автоматами.

Не пущают и не надо. Мне налево — на север, вдоль прикинувшейся городской стеной невысокой насыпи с рядами колючки по гребню.

По моему скромному разумению, вся эта бутафорская фортификация преследует одну цель — не допустить прорыва нежелательного автотранспорта на территорию города.

Опровергая мое предположение, замечаю идущий вдоль периметра патруль. Патруль, время от времени проверяет состояние фортификаций.

Нет бы, по доброй европейской традиции, навешать на колючку пустых консервных банок. Блюдут политес.

На отсыпанном галькой грейдере объездной дороги прибавляю до крейсерских сорока километров.

Полоса земли между лентой кольцевой дороги и границей города также забита переселенцами, но тут другой мир.

Первое, что бросается в глаза — однородность людской массы. Нет ярко выраженных очагов концентрации по национальным или иным признакам. Хотя, может и есть. Тут почти все белые. Пойми, кто француз, а кто австралиец.

Второе — подобие геометрической расстановки или как минимум отсутствие хаоса в этом вопросе. Сказывается две тысячи лет европейского общежития.

Прилично народу собрали, я бы тысяч семь–восемь предположил смело.