Александр Нетылев - Весна 2018. Бог из машины

'Серафима, значит… Ясно', — подумал Чезаре. Он не слишком‑то одобрял историю с Серафимой, считая, что люди, обращенные в сигмафины, заслуживают упокоения, а не использования, однако не мог отрицать ее эффективности. Серафима была сигмафином, наделенным способностью предсказывать будущее, — и она еще ни разу не ошибалась. На мгновение лицо кардинала помрачнело, когда он припомнил судьбу бедной девочки — аутистки, ставшей не просто фигурой в чужих играх, а в буквальном смысле вещью; однако тут же сочувствие было вытеснено осознанием того, что, похоже, у них действительно есть основания ожидать Пришествия.

— А что за предпосылки? — лениво поинтересовался Чезаре, выдавая практический интерес за праздное любопытство. Вполне закономерное, учитывая высказанную им позицию и слова отца Патриция.

— Там сплошные математика и психология, — отмахнулся собеседник, показывая всем своим видом, что не собирается вдаваться в разъяснения в данном вопросе хотя бы потому, что три месяца проверок — это уж слишком большие объёмы выкладок. Вместо объяснений, он сместил своего конника поближе к намечающемуся театру военных действий, позволяя Чезаре первому начать размен, — А ещё, масса анализа исходного текста библии. Если честно, переводчиков тех бородатых времён следовало бы сжечь за ересь и нарушение главного постулата священного писания 'ни слова не должно быть изменено'.

— Увы, хороший переводчик и в наше время большая редкость, — заметил Чезаре, понимая, что допытываться дальше — значит навлечь на себя подозрения. Священник, интересующийся, из каких предпосылок сделан столь невероятный вывод, это нормально, а вот священник, ради этого пытающийся вникнуть в вопросы математики и психологии…

Размены всегда идут быстро, если просчитаны заранее. Чёрный конник галопом помчался на угрожающего ферзю белого конника, устраняя угрозу и давая шанс белому ферзю выйти из размена, но, при этом, сделать этот размер чуть менее выгодным за счёт фактически пропущенного хода.

— В любом случае, католицизм, в наше время, безнадёжно устарел. Более отсталым, чем наша ветвь, может быть только тот гомункулус, которого зовут русским православием. Я говорю уже не о протестантах, а даже об исламе. Их религия равномерно развивалась всё это время, а мы до сих пор топчемся на месте. Хорошо хоть, в девяностых признали хоть, что гелиоцентрическая теория не противоречит религиозному учению, — Патриций грустно усмехнулся, — Так что, Второе Пришествие просто жизненно необходимо, причём как христианству, так и всему миру.

— Это так, но на это можно посмотреть и с другой стороны, — ответил Чезаре, — В своем консерватизме наша Церковь поддерживала порядок на протяжении веков, в то время как ислам дробился сперва на две части, — от этого Бог не уберег и нашу Церковь, — а потом и на множество течений внутри этих частей. Причем если нас время от времени попрекают Крестовыми походами и Инквизицией, то, к примеру, низаритский ислам не помнят вообще ни за что, кроме его фанатичных убийц…

Его самого тошнило от того, что он говорил, но он достаточно умел владеть собой, чтобы ни лицом, ни голосом не выдать своего отношения. Обозрев ситуацию на доске, кардинал сдвинул королеву на одно поле по диагонали:

— Шах.

— За Инквизицию нас попрекают только необразованные люди, которые не могут отличить церковное дознание от мирских палачей, — спокойно ответил старик, переводя второго конника под удар ферзя, ставя его на одну линию с королём, — А вот Крестовые походы — это огромная ошибка. В своё время их талантливо высмеял Данте, заметив противоречие в базовых философских доктринах.

Однако, разговору, видимо, не суждено было завершиться. Всего через секунду в саду раздался дикий, полный ужаса женский крик. Он был абсолютно непохож на ту ругань, которая была в типографии. Просто оглянувшись в ту сторону, Чезаре заметил, что из центра лабиринта поднимается уже знакомый чёрный дымок.

— Похоже, осталось трое, — усмехнулся юноша, без разрешения поднимаясь и отправляясь туда. По пути он сразу вспоминал молитву, прочтенную им в прошлый раз. В этот раз без сияния придется обойтись: отец Патриций — это не служащие типографии, а опытный интриган. Он в обман зрения попросту не поверит: если и промолчит, то лишь для того, чтобы использовать информацию в дальнейшем. На всякий случай Чезаре обхватил левой рукой тяжелый нательный крест, прилагавшийся к кардинальской мантии. Не обделенный ни силой, ни ловкостью, Чезаре мог использовать крест не только как символ веры, но и как весомый аргумент для приложения к голове.

Крики повторились вновь. Похоже, ситуация была просто отчаянной, а Чезаре вдруг осознал, что гулял по саду — лабиринту не так часто, чтобы свободно ориентироваться среди высоких зелёных стен. Как будто мало было того, что даже беги он по прямой, он не был бы уверен, что успеет спасти вопящую садовницу. Убедившись, что с позиции отца Патриция его не видно, кардинал попробовал в буквальном смысле срезать путь: продраться напрямую через заросли, расчищая себе дорогу с помощью клинка…

Чезаре двигался настолько быстро, насколько мог. Ветви поддавались плохо, но оно, особо, было не надо: Чезаре не ставил перед собой задачи сделать комфортный широкий проход. Достаточно было возможности просто 'вклиниться'. Хорошо хоть, одежда священнослужителя была достаточно плотной, иначе он бы уже себе все руки бы расцарапал.

Чёрта он увидел скоро. Буквально через десять секунд. Этот чёрт отличался от предыдущего: крупный, жирный, ломающий кусты просто наступив на них. Кардиналу оставалось до него ещё две стены, а вот сам чёрт, который возвышался над стенами где‑то в треть своего роста, уже настиг несчастную садовницу и, жадно облизнувшись, раскрыл свой огромный, усеянный острыми зубами рот, явно намереваясь туда отправить визжащую и бессильно упирающуюся особу.

Кардинал задумался, не пустить ли в ход еще один козырь, но потом счел, что и без того вызвал подозрения своим методом передвижения. Вместо этого он, преодолев очередную стену, во всю мощь своих легких выкрикнул 'смыслообразующую' фразу своей молитвы:

— Vade retro, Satana!

Чёрт замер, когда уже половина тела садовницы была у него в пасти. Он не дёрнулся, как сделал бы чёртик из типографии, а, кажется, просто удивился, что что‑то мешает ему трапезничать. Чезаре продолжил продвигаться. Подойдя ближе к чёрту, он начал молитву с начала:

— Crux sancta sit mihi lux

Non draco sit mihi dux…

Одновременно он выставил перед собой крест жестом, скорее напоминавшим замах навязным кистенем. Покосившись на девушку, Чезаре все же зажег сияние.

— Vade retro satana

Numquam suade mihi vana