Алексей Штейн - Ландскнехт. Часть вторая

Ну, вот. Пробегает сзади Варс, пиная, шипит:

— Пошли, пошли!

Ну, что ж, поехали! Стараясь не шуметь, про ножики штурмовиков все помнят, и за шутку не держат — вылезаем, и кое‑как растягиваемся в цепь. Отстающих сержанты пинками — тычками — прикладом подгоняют. Вот теперь — страшно. Страшно, мать его в душу, очень. Переть почти километр по открытому месту — вниз в котловину и наверх, к валашцам. Ох, чего же мне дома не сиделось‑то… Очередная мина воет где‑то высоко, и потом бухает далеко впереди. Пушкари вообще как? Концерт без заявок завершать думают, или снаряды у них освободительные, и разберут, где свой, где чужой? С другой стороны — как только стихнет — ясное дело — пять минут — и всполошатся враги. А мы тут, как мишени в тире. Хорошо хоть, что в низинке туман небольшой. Идем, стараясь не шуметь, но песок и камни, кажется, оглушительно хрустят под ногами. Причем, сдается мне — под увесистыми черепашками — ниндзя — куда как громче… Так и хочется обругать гадов. Ох, ибатеньки, как же все же страшненько‑то, как же помиратеньки не хочется‑то, аж немножко тошненько…

Триста метров, пятьсот… вот уже триста до врага. Сейчас пойдет подъем, туман кончится и… Где‑то впереди опять противно бахается снаряд. Мысленно поминаю снова наших артиллеристов, рассказываю им про их гинекологическое древо и межвидовые связи, но тут — опаньки! Уже знакомый запашок примешивается к утренней сырости. Очень характерный запах сгоревшего фосфора. Эвона оно чего! Под шумок пушкари и дымовуху бросили! Ага, туман, смешиваясь с дымом, отлично прикрывает нас… Это здорово!

Двести пятьдесят метров, двести тридцать, двести…. Стараемся идти тихо, получается не очень, но стараемся… Туман все же редеет, словно выныриваем из него… Сто восемьдесят, сто пятьдесят… Мммать твою!

Впереди слышен окрик — и тут же вспышка — выстрел! И тут же штурмовики слева и справа ревут:

— Вперед! Бей! — и, лишний раз напоминая — Разведку не тронь, в окопы идем!

Рвемся вперед, в горку, только сапоги по камням — чух — чух — чух… штыками куда‑то в небо рассветом тронутое, целим, а адреналин этот из ушей на плечи льется… Вот ужо, только бы добраться, где же эти гады, ведь и силуэта не видать, чтоб стрельнуть… Мысль лезет — что‑то не стреляют в нас! Один выстрел и все! Ясное дело, по тревоге поднимаются еще, но посты‑то должны быть!

Внезапно почти передо мной возникают три темные фигуры — вовремя усмотрел уже знакомые лохматушки — разведка. А вот, кажется, и разгадка кое — какая — у всех троих — здоровенные арбалеты. Тут до врага метров пятьдесят, и, похоже, вражеское охранение валяется со стрелами в головах, или боится высунуться за бруствер… И это — хорошо! Еще тридцать шагов — вот видно уже линию, бруствер траншей, вот еще десять шагов… Все! Началось!

Спрыгиваю в пустую еще траншею, и тут же где‑то сверху шарахает близко пушка — воет над головой картечь, бьет по ушам крик… Понеслось, плевать на все, вперед, вперед!

… Поворот, штурмовик отталкивает меня, идет туда граната, гулко бухает за углом, и мы втроем вываливаемся за угол — и тут же в дыму над двумя телами в серой форме — из‑за следующего поворота тоже кто‑то выскакивает. Два залпа сливаются, звяк какой‑то, охает и сползает по стенке штурмовик, в дыму тоже кто‑то валится, дергаю затвор, не то чтоб увидев, но чувствуя, как в десяти метрах от меня то же самое делает враг, но тут откуда‑то из‑под ног раздается пальба — это штурмовик чисто по — ковбойски, двумя руками молотит из револьвера — ладонью левой взводит курок и шарашит, как с автомата. И револьвер у него — страшилище, барабан зарядов на десять, наверное… И ведь метко лупит, гад — все, чисто впереди, завалились все прям мешками. Мгновенно оборачиваюсь — так, еще трое штрафников сзади, значит, нас в этот отнорок полезло шестеро с штурмаком… А, чорт! Пятеро. Тот штрафник, что первый выскочил, полулежит в углу совсем нехорошо. Ладно, вопрос, что со штурмаком. Дергаю одного из наших

— Давай, прикрой! — и, пока он вместе с еще одним нашим держит на прицеле угол, наклоняюсь к штурмовику — Ты как, железяка? Живой?

В ответ мне звучит матерная тирада, и штурмовик с моей помощью встает на ноги — на правой стороне груди в кирасе маленькая аккуратная дырка, но вроде держится. Стреляет один из штрафников — видать, кто‑то жало высунул. И железяка тут же рычит:

— Вперед!

Бросаемся вперед… а вот хрен, назад! Из‑за угла приветливо стеля дымную струйку, чуть не под ноги вылетает граната… Ушлые поцы, да? Хрен вам, мы и не таких на известном предмете видали. Едва успев утрамбоваться за угол, чуть не оставив глаз на чьем‑то штыке, выдергиваю из сумки гранату, и выдернув шнур, кидаю в компанию к вражеской — пусть знакомятся. Тем более что фитиль у нас для гор, коротенький… Ну?

Исправно жахает вражья граната, чуть подтормаживаю рванувшегося придурка, так… Есть! Моя граната тоже исправно бахает — вот теперь надо вперед, за угол, на колено… Отлично сработало — неопрятных мешков на дне явно прибавилось, кто‑то ворочается у дальней стены — на! Затвор, меня обгоняют остальные, и я оказываюсь в тылу нашего небольшого отряда… Добегаем до угла, попутно тыкая в лежащие тела штыками… Как же все‑таки легко железо в человека входит, даже не по себе как‑то, не приходилось мне еще так… Еще один поворот, тоже с гранатой, но впустую — никого… и дальше приходится остановиться — длинный прямой отрезок, и первый выскочивший из‑за траверса чуть не получает пулю в башку. Едва отпрянул — и еще чуть не полдесятка пуль крошат камень стенки. Опачки, приплыли, походу. Судя по звуку, там метров тридцать, до следующего траверса или поворота… или просто баррикады в ходе сообщения… чорт разберет. В общем — не вариант. Да и, похоже, мы сильно вглубь ушли, этот ход шел от фронта в тыл. Чего дальше делать? Пока пытаюсь сообразить, штурмовик тыкает в нас, крайних пальцем и отправляет 'остальным помочь', остающимся велит готовить гранаты и начинает перезаряжать свою карманную картечницу.

Пока мы бегаем по этим траншеям, все уже как‑то и стихает — успеваем разве что азартно закидать гранатами какой‑то блиндаж с особо упорными защитниками. Не столько поубивали их, сколько поглушили, и несколько штурмовиков, скатившись вниз, устраивают там резню. Узнав в стоящем у входа в блиндаж штурмовике командира отделения, коротко докладываю ему о том, что 'наш' штурмовик ранен, и они сейчас держат ход. Тот в ответ кивает, и тут же отправляет с нами еще людей — пару железяк и штрафников. Когда добегаем, застаем одного штрафника трупом, а штурмовик сидит в углу и бинтует руку, матерясь. Зато и в проходе впереди кто‑то валяется. По команде кинули с десяток гранат, больше для шуму, да на том как‑то все и устаканилось.