Олег Верещагин - Возрождение

«Он сломал мне шею», – была последняя мысль. Потом гаснущее убогое сознание Успешного, жадно, сыто чавкнув, поглотила и растворила без остатка вечная стылая тьма.

– Шевчук! – И свист. Это Артем. – Сашка! Кончили, собираемся!

– Иду! – отозвался Сашка, поднимаясь на ноги. Мельком он поглядел на растоптанного в снегу паука, поморщился. Добавил: – Сейчас!

Ему было жарко, хотелось пить. Кадет расстегнул парку, достал из-под нее фляжку, открыл, сделал несколько больших глотков и на какое-то время застыл, жадно дыша и не обращая внимания на то, что поднявшийся утренний ветер бьет ему через расстегнутый ворот парки в свитер.

В черном и белом мире повязанный под горло свитера алый галстук на Сашкиной груди, казалось, пылал собственным огнем. Словно в груди Сашки горел упрямый костер, который не могли погасить никакие, даже самые страшные и сильные, холод и ветер.

Встреча с отрядом Северина получилась странной.

Нет, отряд был на указанном месте. И потерь у туляков не оказалось, зато они привезли четверых малышей, спящих, точней – усыпленных. Детей из людоедской банды, но – грудных малышей, других никогда не брали живыми. Об этом не принято было говорить, тем более что все и так знали, что к чему. А поступать по-другому – опасно.

Куда интересней то, что они не пришли на лыжах – а… приехали. Двумя цепочками на буксире за большим снегоходом. Американским, в котором сидели пятеро американцев. Настоящих, живых американцев. Следом ехал еще один снегоход – тоже с пятью американцами. В неразберихе воронежцы едва не начали стрелять, тем более что различили едущих следом за машиной туляков не сразу. А «Хаммеры» многие из них помнили по недавнему прошлому, и «Хаммер» означал врага.

Но теперь все изменилось…

Северин, Локтионов и американец-командир – в прошлом католический священник – отошли в сторону. Дружинники и кадеты смешались двумя группками (а охрану выставили совместно обе группы). Американцы посиживали возле своих машин – русские переглядывались с ними, но пока ни та, ни другая сторона не делала попыток даже просто переговорить.

А Славка остался как бы в одиночестве. И ему сделалось грустно. Очень грустно. Он присел на рюкзак и откровенно пригорюнился. Почему-то представилось, что все уйдут, а его забудут – глупость, но Славка на самом деле это переживал как реальное будущее и обиженно-бессвязно думал: «Ну и пусть… я… а они…» – и смотрел себе под ноги. Он в душе надеялся, что подойдет Северин – но того и видно почти не было за пургой. Они там говорили о чем-то важном, а до двенадцатилетнего «букашки», конечно, никому дела не было…

– Чего грустишь, «букашка»? – Голос был веселым, хотя и чуточку покровительственным. Славка нехотя поднял голову, теперь уже злясь на того, кто подошел, словно и не он только что горевал о своих одиночестве и заброшенности.

Перед ним стоял кадет-воронежец. Славка заметил его мельком и сейчас удивился, что запомнил, оказывается, как всех тамошних зовут – хотя они назвались только по одному разу. Этого звали Сашкой.

Кадет Сашка между тем бросил свой рюкзак, присел рядом на него. Спросил с интересом, внимательно разглядывая нахмурившегося Славку:

– Говорят, ты сегодня счет начал и пленного взял?

– Да… – Славка пожал плечами, отвел глаза. Ему стало приятно… и в то же время он немного смутился. – Было…

– Молодец. – Кадет хлопнул Славку по плечу. И это не было наигранным жестом. Славка подумал вдруг – изумленно подумал, – что они с этим парнем оба – ветераны войны. Конечно, сейчас нет таких понятий. Но ведь это так и есть! Думать об этом было странно, смешно… и тоже приятно. – А эти американцы – они тебе как?

– Да обычные. – Славка посмотрел на него. – Я и не говорил с ними толком… переводил только…

– А я смотрю-смотрю… – Кадет поморщился. – Глупость, конечно. Но я их до сих пор ненавижу, простить не могу.

– А… – Славка понял сказанное. – Но это уже… ну… это ведь уже не те американцы. Может, даже и не американцы даже.

Кадет посмотрел удивленно, хмыкнул.

– М… может, и так… – и вдруг уставился на Славку странно-внимательно. Потребовал – голосом таким же странным, как и взгляд: – Сними капюшон.

Славка удивился, но капюшон снял. И вскочил – такое лицо стало у кадета… словно тот вдруг рехнулся. Но кадет Сашка вдруг вскрикнул негромко:

– Славка?! Аристов, Славка?! Ты?!

И тут Славка узнал его. Сразу. Это был… Сашка! Сашка Шевчук, приятель Вовки Серова, не раз вместе с тем подкалывавший «юное дарование».

– Шев-чу-у?! – У него даже воздуха не хватило договорить. – Ты?!

– Я. – Шевчук тоже встал. – Я. А ты… – Он укусил губу сильно. – Я же с тобой…

– Ты что? – Славка помотал головой. Он понял, что Сашка имеет в виду, и от этого понимания в груди стало очень-очень тепло. Славка даже заморгал, быстро перевел дух. – Я про это… я про это и думать забыл! Ерунда какая… – и смешался.

– Славка. – И Сашка вдруг обнял его, притиснул к себе – как редко, но обнимают младшего брата. И – только его… Славка притих, замер. – Как же я рад, что ты живой…

…Они сидели на рюкзаках, не обращая внимания ни на пургу, ни на холод, ни даже на удивленно-обрадованно посматривавших на них людей (кто-то уже пустил слух, что у Сашки нашелся брат, – и в ответ на замечания, что у Шевчука не было брата, сыпались ядовитые ответы типа «не знаешь – молчи!»), Сашка и Славка разговаривали, почти не переставая, словно в самом деле были братьями, встретившимися чудом после долгой и страшной разлуки.

– А где Вовка? Ну, Серов? – вспомнил вдруг Славка. – Он не с тобой?

– Нет, Слав… – Сашка покачал головой. – Не знаю я, где он. Вообще не знаю… Погиб, наверное. Я ушел с военными, а он остался в городе… Я больше ни-ко-го из знакомых не видел. А ты… – Сашка помедлил, глаза у него налились сумасшедшей надеждой. – Ты… ты не…

– Нет, Сань, – вздохнул Славка. – Я не видел твоих.

– Ясно, – кивнул Сашка. Расстегнул куртку, оттянул пальцами ворот свитера, повертел головой с мучительной гримасой. В распахе ворота мелькнуло что-то ярко-алое, почти живое, и Славка заинтересовался:

– Красивый платок… А зачем он тебе?

– А? – Сашка вздрогнул. Посмотрел на Славку. – Платок?

– Тут. – Славка показал на шею.

– Это? – Сашка перебрал пальцами концы платка и взглянул на Славку неожиданно строго и оценивающе. – Это не платок. Это галстук. Рассказать?

Славка с интересом кивнул, не сводя глаз с Шевчука. И устроился удобней на рюкзаке, хрустнув снегом под бурками.