Александр Шакилов - Пусть умрут наши враги

– Возьмитесь за руки и за нас, если хотите жить, – велел им Зил.

Жить полукровки еще как хотели, но прикоснуться к чистяку для них было невыносимо. И если тайгер лишь дернул хвостом, то Хэби и Шершень, не скрывая своих чувств, скривились. Чистокровные тоже не горели желанием, чтоб их трогали диверсанты. Ларисса дернула плечом, когда ястребок коснулся его своей мальчишеской лапкой. Только Трасту под воздействием дара было все равно. Его безразличие послужило для всех примером, и вскоре уже две объединенные тройки быстро двигались по долине, с хрустом ломая ногами мокрые подсолнухи.

Из-за ливня почва раскисла. Раз за разом кто-нибудь оскальзывался и, оторвавшись от группы, падал набок или же приземлялся на ягодицы. И тут же из-под земли к неудачнику тянулись руки мертвецов.

Особенно не повезло рептилусу. Под ливнем он чувствовал себя лучше всех – чуть ли не насвистывая, топал, чуть ли не приплясывая, чем всех жутко раздражал. Даже тайгер стал на него с неодобрением поглядывать. И потому, когда Хэби все-таки совершил кульбит и растянулся на земле, все – кроме ничего не замечающего Траста – радостно рассмеялись.

Вскоре после этого гроза закончилась, ветер разогнал тучи. Мертвяки поотстали, а потом и вовсе пропали из виду: то ли зарылись обратно в землю, то ли спрятались в воспрявших подсолнухах, вновь открывших желтые бутоны. Бетонные столбы со знаками радиационной и биологической опасности больше не встречались. Союзники покинули территорию могильника.

Внезапно Траст остановился, и все опустили руки, сели прямо на землю, потому что очень устали. Только Траст остался стоять.

Зил дернул его за руку, но здоровяк никак не отреагировал. Он никого и ничего не замечал, хотя глаза его были широко раскрыты. Голова больше не дергалась, лицо стало спокойным, бесстрастным.

– Это плохо, – тайгер тоже заметил произошедшие с Трастом перемены.

Поднявшись, Зил ладонью вытер со лба лишнюю влагу.

– Фелис, отдай обещанное, – потребовал он у тайгера.

Кивнув ему, полосатый сунул лапу в карман набедренной повязки.

В этот момент колени Траста подогнулись, и он рухнул лицом вперед.

Позабыв обо всем, Зил кинулся к другу.

Когти Мстителя с хрустом прокалывали подтаявший лед.

Ноздри трепетали, втягивая воздух. Чуткие уши, поросшие грибами и изъеденные плесенью, ловили отзвук каждого движения в радиусе многих мер: вот мышь пробежала, шлепая лапками по тонкой прослойке воды на льду, а вот филин схватил беглянку, не успевшую даже пискнуть.

Над долиной, раскинувшейся за ледяной грядой, только-только закончилась гроза, и сквозь разрыв в тучах выглянуло солнце. Мстителя манило туда, в долину. Он чувствовал, что важно пойти вслед за мальчишкой, но эмиссар Создателя, хозяин Мстителя, дал иное поручение. Жаль, Мститель больше не умеет говорить. Жаль, не способен противиться неразумным приказам.

Зато он умеет убивать.

Убивать медленно, доставляя жертве неимоверные мучения!..

Чувствуя приятную дрожь во всем теле, Мститель облизнулся длинным раздвоенным языком и двинул вдоль цепочки следов боевого ящера.

И дня не мог прожить князь Мор без своей обожаемой настойки из спор Древа Жизни, якобы придающей мужских сил, умножающей ум и продолжающей долголетие чуть ли не до вечности.

Об этом знали все в замке – от мала до велика, от поваренка до умудренного сединами генерала. Но не только в замке говорили о его пристрастии, обсуждали это и на площадях Моса, в домах и на рынках, за пределами городских стен и в самых отдаленных уголках Разведанных Территорий, населенных чистокровными. Да и в Минаполисе привычки Мора вызывали смех. Недовольны были подданные князя и его громкими пиршествами, проедающими казну, и разнузданными оргиями, на которых творилось противное человеческому естеству. Люди хмурили лбы и кривились, сравнивая нынешнего князя с его внезапно умершим отцом, человеком скромным и примерным. Уж прежний князь народ свой сверх меры не обкладывал – в отличие от сынка своего…

Зеленую жидкость в запечатанных воском глиняных сосудах Мору раз в месяц приносил курьер. Он был небольшого роста, с головы до ног укутан в травяное рубище с капюшоном, скрывающим лицо. Говорил курьер тонким голосом, похожим на детский. Князь всегда лично принимал от него бутылочки с настойкой. Но однажды Мор настолько занемог после пира, что поручил бледной поганке Далю разобраться с ценным грузом.

Только курьер вошел в зал для приемов, Даль сразу почувствовал его запах. От крохотной фигурки ощутимо разило тиной – из болота, что ли, выбрался? – и почему-то розами. Стало тяжело дышать: в горло будто засыпали раскаленного на солнце песка, а на грудь положили бетонную плиту. Даль оттянул ворот куртки и, широко открыв рот, принялся жадно втягивать в себя воздух. Из-под капюшона донесся звонкий смех, будто курьера забавляли действия большого взрослого дяденьки, слишком уж бледного и светлоглазого. Курьеру нравилось смотреть на мучения говорца, и он не считал нужным скрывать это.

Курьера настолько развеселила немочь Даля, что он даже запрокинул голову и совсем уж бесстыдно расхохотался, помахивая перед собой руками, будто отгоняя мух. И вот тут-то альбинос Даль, личный говорец князя Мора, не привыкший к такому отношению к себе, увидел то, что скрывало рубище – увидел зеленоватые кисти рук с ногтями, покрытыми налетом мха, увидел лицо, на коже которого точно щетина колосились нежные побеги травы…

Так вот нынче, когда вечерние сумерки и полыхание неба на горизонте не намекали, но утверждали, что скоро к Мосу придет гроза, князь налил зеленой дряни в походную жестяную кружку и, не разбавив водой, – хотя обычно разбавлял – залпом выпил. Впрочем, князь обычно пил из стеклянной кружки, так что перемена была не единственной.

Закрыв глаза, он снял с себя солнцеочки и замер на подушках в кресле.

Он наслаждался: на лице появилось выражение то ли утоленной интимной надобности, то ли предчувствия скорой обильной трапезы на очень пустой желудок – именно так Мор улыбался, ведь князю не подобает приветливо кривить губы, как какому-то крестьянину или бортнику.

Князь открыл глаза – и Далю стало не по себе.

Глаза у владыки Моса были черные-пречерные. Они изменили свой цвет под воздействием настойки или же были такими всегда?.. Альбинос не знал этого, да и не хотел знать. Как и все собравшиеся в покоях, он отвернулся, чтобы случайно не встретиться взглядом с князем. Только-только принявший своего зелья Мор становился невменяем. В таком состоянии он развивал бурную деятельность и был способен на самые страшные поступки. Примерно полдня он будет крайне возбужден, затем действие настойки ослабеет, князь станет безразличен ко всему, захандрит – и так до очередной порции зеленой дряни из глиняной бутылки.