С. Микхайлов - Мир закрытых дверей

Незаметно в помещение вплыли откуда-то сбоку двое мужчин в деловых костюмах.

– А вот здесь у нас находится производство, – громко сказал один из них. – Как видишь, все до гениальности просто: берем голимый сэконд-хэнд и делаем из него первоклассный брэнд-нью.

– И куда вы потом сбагриваете свою продукцию? – спросил второй мужчина. Он был лыс, толстоват и говорил заметно тише, но работницы уже перестали строчить, и теперь гудела лишь трясущаяся в цикле отжима стиральная машина.

– О, брат, нашу продукцию можно встретить почти везде, ну, кроме сам знаешь каких магазинов. Так что ты своей женушке обязательно намекни, куда за покупками лучше не отправляться.

Толстяк философски заметил:

– Вот только как заставить женщину покупать там, где нужно, а не где она хочет?

– Это да, есть такая беда!… – сказал первый мужчина.

В этот миг к нему подошла одна из работниц и с характерным для южных земель говорком прокудахтала:

– Алексан Палыч, можно, я возьму себе вот эту блузочку?

В руках она сжимала голубой комок. А на лице у нее было нарисовано наивное простодушие, с которым хуторские хлебосолы встречают долгожданных гостей. Но Александр Павлович оказался типичным человеком из столицы и потому вместо ответа выдохнул с театральным придыханием:

– Женщины!

И затем обратился ко всему коллективу:

– Дамы, собственно чего я пришел сюда: нужно быстренько поприветствовать нового директора. Поэтому все вместе выходим в холл. И… Оксана, положи ты эту шмотку куда-нибудь! Чтоб новый директор тебя с ней не видел!

– Но, все-таки, можно? – спросила южанка Оксана.

– Вот если улыбнешься директору и поприветствуешь его воздушным поцелуем – тогда, так и быть, получишь.

– Алексан Палыч, я вас так люблю! Вы такой чуткий и щедрый!

– Не меня целовать нужно, – воскликнул Александр Павлович, – а нового директора! Директора!

Вскоре все удалились из производственной комнаты. Иван подкрался к ящикам с одеждой и принялся изучать ассортимент. В основном были женские платья, юбки, кофточки, маечки и прочая дребедень. На глаза попался даже край шиншиловой шубы. Но хваткие руки извлекли из кучи желтую футболку и подростковые джинсы с контрастной, оранжевой строчкой. Приложив брюки к своей талии, парень посчитал, что размер был подходящий, и быстренько ретировался обратно в тайный коридор. Пробежал стометровку до перекрестка и свернул в самый темный проход, где решил переодеться. Джинсы по длине подошли, но несколько жали в бедрах. "Зато не свалятся и ремень не нужен!" – подумал Иван и надел футболку.

К этому времени глаза полностью адаптировались к темноте неосвещенного туннеля, и парень нашел на стене еле белевшую надпись "метро – А.Поле" и стрелочку, указывавшую в черную даль. "Стоит проведать", – сказал себе Иван. И преодолев тридцать шагов во тьме, он уперся в жесткий холод металлической преграды. Разобравшись на ощупь с нехитрым засовом, парень сдвинул тяжелую дверь. С той стороны подул ветерок, принося с собой шум и дегтярный запах железной дороги. К счастью, путь был освещен. Спустившись по длинной лестнице, Иван вышел к рельсам. Яркие фары ударили по серо-бетонным кольцам, из которых слагался туннель, затрепетали хрупкие сталактиты слипшейся пыли – и рядами мелькающих окон прогремел очередной поезд. По завывающе-шипящему звуку трущихся тормозных колодок Иван определил, что вагоны остановились у станции. И высунув голову в туннель, он увидел красные фонари вагонного зада и вокруг желтоватый ореол пассажирской залы. Расстояние было метров сто, контактный рельс пролегал с противоположной стороны; но бежать по путям было страшно. Иван ждал. Следующий поезд долго не появлялся. И когда в туннеле поднялся ветер и гул, Иван уже был готов. Он сообразил, что в середине дня поезда ходят с большими интервалами, и потому расслабил свои нервы, но встревоженное сердце не захотело подчиниться мозгу и колотилось во всю прыть.

И хотя глазомер подвел Ивана – ему потребовалось пробежать большее расстояние – но он с поразительной легкостью достиг заветного края и влез на пустынную платформу.

Постепенно появились люди. Они всматривались в черноту туннеля, из которой вскоре выползли пламенеющие глаза следующего поезда. И только очутившись в полупустом вагоне, Иван сел на сидение и начал успокаивать свое взбешенное дыхание.

Родной район встретил Ивана прохладно: как только парень покинул кафельный зал станции и поднялся наружу, озорной апрель тут же дернул за летнюю футболку и издевательски засмеялся колкими дуновениями. Но Иван лишь пригладил волосы и зашагал дальше.

И вдруг рядом раздался знакомый голос:

– Привет!

– А, это ты, Витек! – обрадовался Иван.

– Где пропадал?

– Да так. Ездил на… сборы. Ну, ты понимаешь. А в нашем квартале: не случилось ли чего?

Витек сначала пожал плечами, но потом воскликнул:

– Надька из шестого подъезда замуж вышла!

Иван улыбнулся.

– А ты, я посмотрю, – проговорил Витек, – выглядишь модно, но странно. И не холодно тебе?

– Но это так… Слушай, будь другом, одолжи стольник!

– Стольник – могу. Но не больше! – сказал Витек и достал из кармана желтую купюру. – Держи!

– Спасибо.

– Блин, спешу, – пробормотал Витек, посмотрев на часы. – Ну, до встречи. И не забудь вернуть денежку!

– Не забуду, – прошептал Иван вслед своему приятелю.

Оказавшись у череды торговых ларьков, Иван бессовестно потратил тридцать пять рублей на шоколадный батончик, который уже через минуту был съеден. А в кармане теперь схоронилась бумажка-полтинник и куцая мелочь.

Заманчиво распахнутые двери автобуса возбудили желание проехаться, но парень решил идти пешком. И пройдя всего два шага, он обернулся – дремавший доселе страх заставил это сделать. Но инстинкт, видать, пошутил, потому что за спиной не было никого. Безмятежный, сиестный час навевал скуку. Какой-то бомж вольготно развалился у фонарного столба и беспардонно клянчил у прохожих деньги. На ногах бездомного красовались угрюмые домашние тапочки. В иных обстоятельствах Иван бы сразу отвернулся, но только не теперь. Парень подошел и выгреб из кармана все те несколько жалких монет, полученных на сдачу, и бросил их в коробку бомжу. Тот что-то пробормотал о своей тяжкой доле. Но Иван не слушал, потому что у него были собственные воспоминания из продолжающегося кошмара.

Иван боялся встретить чужаков во дворе собственного дома. Странным зигзагом он подошел к знакомым железобетонным стенам и почти у самой цели свернул на детскую площадку и уселся на лавочку. Все двенадцать этажей предстали перед его взором. И за каждым квадратным окном чернела обычная послеобеденная пустота. На балконах лежал всякий хлам. Голуби оккупировали карниз. Но парень все не мог понять, что же в окружающей мозаике было сложено не так – он ясно ощущал внутри себя необъяснимое, щемящее чувство, которого прежде никогда не было.