Мария Ровная - Диалоги о ксенофилии [СИ]

– Не буду. Я и так знаю: сейчас в тебе только азарт контактёра. Всё равно не пущу. Аська, я тебя уже теряла. Я не могу больше!

– Нэн, что ты ещё натворила? – полюбопытствовал Джон.

– Длинный нос, – прошипела Анна.

– Классический, – справедливо возразил он.

Их перепалку прервало пение дверного звонка. Джон, чертыхаясь под нос на трёх языках, пошёл открывать.

– Директриса, – прислушавшись, определила Дарья.

– Сушёная вобла? – вспомнила Анна. – Визит к месту и ко времени.

В холле раскатилось напористое контральто:

– Опять над Вашим домом птица летает. Как Вы терпите этакую дрянь, Джон? Впрочем, дело Ваше. Я по делу, и не к Вам…

– Вы губите мои надежды.

– …А к Вашим родственникам.

– Извольте.

Джон ввёл в патио высокую поджарую женщину в брюках и бесформенной хламиде из батика.

– Мисс Анна Северин – мисс Анна Заринь.

– Здравствуйте, очень ра… – лицо у женщины вытянулось, став совсем лошадиным. – Бедняжка, как же Вы…

– Хотите выпить? – перебил Джон. – Какое вино Вы предпочитаете в это время дня? Попробуйте: тюрвайи урожая сто шестьдесят восьмого года. Кстати, Аннет, мы собираемся на новый остров. Не хотите присоединиться? Дело подождёт.

– Это Ваше дело может ждать – потому что у Вас нет никаких дел! Ещё налейте, – Анна Северин уселась по-турецки. Продула длиннющую папиросу. – Дариен, дорогая, я не понимаю: как Вы могли принять предложение этого обаятельного шалопая?

– Я тоже, – очень серьёзно созналась Дарья. – Какое у Вас дело, Анна?

– Что-нибудь не так с картиной? – спросил Игорь.

– Вот именно. Не так. Картина уплыла к Вайбергу. А что такое частное собрание? Чулан! Акс-Арт – лучший музей Аксорга. Десятки тысяч посетителей. Богатейшая экспозиция. Интенсивная научная и педагогическая деятельность. Да, нам не хватает средств для участия в аукционах! Конечно, у нас преимущественное право покупок, но, увы, не все художники его соблюдают.

– Для нас было бы честью выставить работы в Вашей галерее, – утешил её Игорь.

Директриса истово кивнула.

– Но у нас их просто нет, – виновато добавила Дарья. – Несколько рисунков, этюд – Инг вчера написал…

– Быть не может! Вы что, не работаете? Показывайте, что есть, – она решительно встала. – Яхта от Вас не уплывёт, остров не утонет. Дело важнее.

Игорь пожал плечами и отправился за холстами-картонами.

– Браво! – Анна Северин, забыв о папиросе, уронила её в фонтан. Взяла в костистые руки Игорев этюд, как опытная акушерка – младенца. – Роскошно! Ба, да ведь это площадь Сатаки? – она перевернула этюд вверх ногами. – Какой точный и смелый мазок! – казалось, она вот-вот попробует этюд на зуб. – Какое неожиданное видение! Так. Эти рисунки Ваши, а эти – Ваши, – она молниеносно рассортировала листы. – Очень, очень. Вы у кого учились?

– У Вартаняна, – ответил Нэвилл.

– Джон, я не Вас спрашиваю, а Зариней! Да, очень. Дариен, Вы тоже мило рисуете. Не так смело, но, я бы сказала, задушевнее. И холст Ваш, да? Так. Здесь тоже позировала моя тёзка…

Она замолчала, остановившись перед холстом.

– Это просто игра, – нерешительно объяснила Дарья, не в силах вынести её оцепенение. – Я попробовала писать только белым, потому что Анна белокожая…

– Да, но как?… – директриса неуклюже порылась в кармане штанов, комкая подол хламиды. Извлекла огромный клетчатый платок и высморкалась, судорожно вздыхая. – Как Вы сумели написать туман?

– Это не так уж сложно.

– Вы сами не понимаете, что создали. Видала я… Город в тумане, море в тумане… – директриса пренебрежительно махнула рукой. – Но один лишь туман, без сравнения… Живой, дышащий… И этот томительно нежный женский торс – только сгущение тумана, он через миг растает навсегда… Как Вы сумели передать это…

Она пощёлкала сильными пальцами.

– Эфемерность? – подсказала Анна Хэйно. – Мимолётность? Бренность?

– Да! – воскликнула Анна Северин, уже не тая? слёз. – Эту хрупкость красоты! А ведь Вы далеко не хрупкая, Анна. Я не знала, не представляла себе, что прекрасное может быть мучительным. Красота – это радость, веселье… Но такая боль?! – она бессознательно прижала ладонь к груди. – Дариен, наверное, это получилось у Вас невольно – из-за того, что Анна калека.

В наступившей тишине – даже Нэвилл, словно это он получил удар, не сразу нашёлся с ответом – Анной Северин спокойно и внимательно занялась Анна Хэйно.

– На картине этого не видно. А Вы потрясены именно картиной, а не мною. Красотой, а не уродством. Ваша боль естественна. Она свидетельствует, что Вы способны глубоко чувствовать и понимать прекрасное. И что Вы, наконец-то, с ним встретились.

– Разве боль может быть естественной?

– Вероятно, семени тоже больно, когда из него прорывается росток.

Анна Северин помолчала, сосредоточенно раздёргивая платок на ленточки.

– Да. Неожиданная мысль. Вы хотите сказать, что духовный рост… А я Вас обидела, да?

– Нет. Вы подтвердили, – Анна Хэйно, чувствуя, что выдержка её на исходе, поднялась с фонтанного барьерчика. Улыбкой попрощалась с Анной Северин.

– Джон, Вы приглашали меня на морскую прогулку, – заторопилась та. – Я готова. Цены можно обсудить по дороге.

Джарианнон подобрался. Ох, и врежет он сейчас толстокожей дуре. По стенке размажет. Он и пригласил-то её, чтобы поскорее отшить, уверенный в отказе. Если бы не ввязалась Нэн…

Нэн, обернувшись, молча смотрела ему в глаза. «Не мешай. Ты же видишь: она рождается и просит помощи. Я должна довершить начатое».

Джон достал ключи от яхты. Крутанул на пальце:

– Едемте. Гулять, так гулять.

_ _ _

Новорождённый остров уже вовсю осваивали: загорали, купались, играли в бадминтон и в серсо, целовались, пели хором, жгли плавник, жарили на нём рыбу… Завидев яхту, махали руками, орали приветствия и приглашали в компанию. Джон с трудом отыскал уединённую бухточку. Яхта, прошуршав днищем по гальке, мягко въехала носом в прибой.

– Анны! – позвал Джон. – Дайте отдых языкам! Приехали!

Анны неохотно покинули шезлонги на юте.

– Мы должны встретиться ещё, – говорила одна другой, поддерживая её на крутом носовом трапе. – У Вас ведь много свободного времени. Приходите ко мне. Завтра заеду за Вами, да?

– С удовольствием.

– Угощу Вас чудным цветочным чаем. По маминому рецепту. Вы не смущайтесь. Я ухаживала за мамой, когда она заболела. Я умею. Я Вам ещё не рассказывала? Моя мама…

– Рассказывали, Анна.

– Вот. Ах, Анна, с тех пор, как мама ушла в океан, я ещё ни с кем не говорила по душам. А сегодня я увидела себя, понимаете? Я сумела заглянуть в себя извне. Конечно, Вам трудно понять, это нужно пережить самой. Но ведь мы с Вами ещё обязательно увидимся и поговорим?

– Как только Вы захотите.