Николай Слимпер - Бессмертный

— Это не мне нужно волноваться, — хмыкнул я. — Даю вам последний шанс. Если вы сейчас же меня освободите, я дарую вам жизнь. Жизнь инвалидов, конечно, но это вы сами виноваты. Что скажете? Последний шанс.

«Доктор» посмотрел на стоящего наверху Нероса и вернувшегося Гонсала, ассистент посмотрел на «доктора». Может, у него и было, что сказать, но его все равно никто бы не стал слушать.

— У нас нет вариантов, — ответил «доктор» после долго молчания.

— Варианты есть всегда.

— Не в этом случае.

— Варианты есть всегда, — повторил я, — нужно лишь не струсить, когда у тебя появляется шанс выбрать. И не сглупить. Еще один порез и ты сделаешь неверный выбор.

— Я так не думаю.

— «Так» здесь лишнее.

Он молча повернулся и подошел к столу, что-то записал, потом сменил перчатки, хотя на них не осталось и следа моей крови, и взял наполненный мутной жидкостью шприц, вернулся ко мне, немного помялся, сглотнул и ввел содержимое мне прямо в артерию. Я практически ничего не почувствовал.

— Вы оба сделали свой выбор.

— Да.

— Я, кстати, ничего не чувствую, если интересно.

— И не должен.

Будущий труп-старший вновь взял скальпель и сделал глубокий надрез на груди. У меня из раны сильнее, чем нужно, хлынула кровь. Сильнее, но намного меньше, чем должна была бы у нормального человека.

— Разжижили мне кровь, негодяи? Ответа не последовало.

Довольно быстро кровь прекратилась, превратившись в ничто, а рана затянулась. Ассистент остановил таймер и вновь что-то записал.

Разжижить кровь. Мало кто до этого додумывался, да еще так быстро. Только это все равно бессмысленная затея.

Прошел еще примерно час.

Меня резали, рубили, кололи, отрезали конечности, даже стреляли и жгли плоть, и все это за какой-то час. Бывало и хуже, конечно, но это не значит, что мне понравилось.

— Черт! Не получается!

— В чем дело? — прошипели динамики.

— Я не могу «откусить» ему палец! Кусачки просто застревают, словно затупленные в дереве.

— Нажимай сильнее.

— Я стараюсь! — гаркнул «доктор».

— Еще чуть-чуть, — подбодрил я. — Поднажми, дед.

— Заткнись!

— Я просто пытаюсь помочь.

«Доктор» перехватил кусачки поудобней и, используя обе руки, сжал изо всех сил, наконец сомкнув режущие кромки.

— Застряло!

— Что?

— Я не могу их вынуть из пальца, они словно срослись с ним. Плоть регенерирует слишком быстро. Это словно пытаться разрезать невероятно плотную смолу.

— Ну наконец-то, — оскалился я. — Мне повезло с моими мучителями. Вы либо неопытные, либо просто спешили. Знаете, сколько пыток я пережил? Сотни! Некоторые из них длились месяцы, некоторые недели, дни, часы, но вы побили рекорд, поздравляю. А знаете, чем обычно заканчивались такие пытки? Смертью. И вы сильно ошибаетесь, если думаете, что я говорю о своей смерти.

Когда на меня воздействует большое давление, я адаптируюсь, подстраиваюсь под него. Когда на тебя давит какой-нибудь тяжелый предмет — это ведь тоже давление. Я приспосабливаюсь и к нему. Если на мне будет лежать мультяшная наковальня, весом в сто тон, то меня, естественно, раздавит, но я тут же начну регенерировать. Но как я смогу это сделать, будучи под таким весом? Я просто начну восстанавливаться: кости и мышцы будут срастаться, вены и капилляры вновь начнут разливать мою кровь по телу, кожа станет как новой. И все независимо от того, что происходит вокруг. Я просто восстановлюсь и буду чувствовать себя так, точно только-только родился, а окружающая среда, что вокруг меня, будет мне словно родной. Будто я был рожден, чтобы спокойно жить под этой наковальней, а потому она не будет причинять мне никаких неудобств.

Как только я очнулся в этой лаборатории, я не стал паниковать — не впервой. Я знал, что делать. С самого первого дня я напрягался и пытался разорвать путы, что сдерживали меня мертвой хваткой, я делал все, чтобы мне было неудобно и некомфортно, чтобы тело пыталось подстроиться, адаптироваться к этому неудобству. Мне было тесно — я адаптировался; я был слаб — я адаптировался; потом мне было больно, а мое хрупкое тело резали и протыкали, — но я адаптировался. Мне стало удобно, я стал сильнее, перестал чувствовать боль, а мое тело стало крепким, как темир-агач.

Я напряг мышцы и со смачным звуком разорвал оковы сначала на правой руке, а потом на левой. Свободными уже руками вырвал обруч, сдерживающий голову. Наклонившись всем телом, вырвал с корнем вериги, сковывающие торс. Поднял одну ногу, потом другую, освобождая их с протяжным скрежетом. Не прошло и двадцати секунд, как я уже был свободен.

Мои истязатели смотрели на меня с ужасом, не в состоянии даже пошевелиться, забывшие, что им следовало бы бежать, а может уже понявшие, что это бессмысленно.

— Я… Я… — «Доктор» смотрел на меня, выпучив глаза и не моргая. — Я… не хотел… Меня заставили! Этот гераклид угрожал мне смертью…

— Я тоже угрожал, — ответил я спокойно. — А еще я не заметил, что бы ты так уж неохотно отрезал мне пальцы и другие части тела. — Я взялся за кусачки, все еще торчащие у меня из мизинца, и резко дернул. Кровь забрызгала хирургический шлем «доктора» с прозрачным забралом, но тут же начала исчезать; палец также мгновенно зажил. Я нарочито медленно взял со стола самый длинный скальпель и с силой вонзил его в глаз мучителю прямо сквозь пластмассовое стекло, разбив его, но даже не поцарапавшись. «Доктор» издал короткий вскрик и упал замертво, заполняя шлем фонтанирующей из глаза кровью и корчась в судорогах. Тут, наконец, пришел в себя ассистент. Он развернулся и попытался выбежать за дверь, но та не поддалась, что было ожидаемо: меня не хотели выпускать из комнаты. Подойдя к долбящему в дверь и кричащему о помощи сурусу, которому так и не суждено было стать выдающимся врачом, я схватил его сзади за шею, поднял вверх на вытянутой руке и одним движением сломал ему позвоночник.

Все это время я краем глаза наблюдал за верхним этажом. Виросус, который во время пыток то и дело куда-то уходил, снова вернулся, застав мои… действия. Он что-то кричал гераклиду, а тот отделывался лишь короткими фразами, но был нахмурен и явно сильно недоволен. Лишь теперь, взглянув на них открыто, я смог прочитать по губам, что они говорят. Виросус кричал, что они должны это сделать, что у них нет выбора, а гераклид коротко отвечал, что еще рано.

Я злобно оскалился и подошел к двери, постучал по ней: она была сделана из жесткого металла и была довольно толстой, но петли в дверях всегда слабее их самих. Я сделал несколько шагов назад и с разбега врезался в дверь плечом. Она, естественно, не поддалась, но стены пошатнулись. Я отошел еще раз и взглянул наверх. Нерос скорчил гримасу и сказал: «Давай». Гонсал поспешил вглубь комнаты, куда я уже не мог заглянуть. Спустя секунду оттуда, где были расположены динамики, повалил густой дым зеленоватого оттенка.