Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй

Стук дождя по крыше автомобиля похож на помехи в радиоэфире. Воздух вокруг словно наэлектризован. Памятуя о коварстве дорог в Ки-Уэсте, Файф ведет машину медленно и осторожно. Не хватало еще, чтобы ее своевременная смерть осчастливила голубков. Она не сказала Эрнесту, куда собирается, даже не удосужилась предупредить, что уезжает. Пусть поволнуется!

Пахнет дождем, солью и рыбой, бескрайние тучи висят низко над дорогой, словно клочья тумана. Листья пальм отяжелели от воды, брезентовые тенты над лачугами рыбаков провисли. Редкие прохожие бегут, прикрываясь дождевиками. Петухи, которые обычно так мешали ей вести машину, невозмутимо прогуливаясь по дороге, теперь спрятались под навесами лавчонок и поглядывают оттуда холодными глазками на потоки воды. Грязь, жидкая, как подлива, летит из-под колес автомобиля. Дорога поворачивает к океану – там волны в пенных шапках перехлестывают через пирс. Возможно, надвигается ураган. Машина проносится мимо питомника для губок и опустевшего уличного рынка. Дождь хлещет по черным мангровым деревьям и придорожным платанам.

Файф едет мимо публичных домов и парикмахерских, женщины изумленно таращатся в окна на буйство стихии. А Файф думает лишь о том, как она ненавидит этот дрянной городишко. Ненавидит мужа. Ненавидит Марту Геллхорн. Кафе-мороженое забито местными жителями и туристами, пережидающими грозу. Но от мысли о фруктовом мороженом – с аноной, саусепом или саподиллой – подступает тошнота. Файф гонит машину вперед, не представляя, что делать дальше.

Храм Святой Марии, звезды морей, – единственная католическая церковь в этой дыре, белое высокое здание. Обмакнув пальцы в сосуд со святой водой, Файф преклоняет колени, потом опускается на скамью. После ветра с дождем воздух в храме кажется бархатным. Один из грубоватых витражей изображает Святую Деву с младенцем. Файф вспоминает, как строго смотрела на нее Мадонна со стены над столиком для рукоделия в кабинете ее матери и как истово она сама молилась перед образом Пречистой в Шартрском соборе. Как страстно просила она тогда, чтобы муж оставил свою жену! Похоже, любой брак состоит из трех обязательных компонентов: кражи, обладания и расплаты. Роман Эрнеста с Мартой вполне может оказаться возмездием.

На обратной стороне фотографии рукой Марты было выведено: «Несто, будь моим навсегда. Марти, 27 мая 1938». И эти цифры куда страшнее слов.

Надпись сделана всего несколько недель назад. Какой дурой надо быть, чтобы поверить, будто все кончено?!

Эта церковь гораздо меньше того собора во Франции, где Файф просила Всевышнего, чтобы он отдал ей Эрнеста Хеминугэя. И мольбы ее теперь тоже куда скромнее. Сейчас ей нужно лишь, чтобы Эрнест любил ее и не оставлял, пусть даже у него будут интрижки на стороне. Там, снаружи, природа принимает крещение величественной весенней грозой. Тут, внутри, Файф изумляется глубине своего несчастья.

«Чего ты хочешь от меня? – вопрошает она, сидя на источенной червем скамье и глядя на распятие. – Искупления? Но разве я не искупила вину перед Хэдли? Неужели Марта послана мне в наказание? Прости меня, Боже, что прогневила тебя!»

Но единственный дар, который Файф может принести Всевышнему, – это ее горе.

Когда она добирается до дома, кажется, что там все изменилось. Спальню словно поглотила мгла. Файф зажигает лампы, но маленькие островки света не в силах разогнать мрак. В гардеробе висит голубое платье. Она швырнет его подарок в огонь или искромсает ножницами. Ей ничего не нужно от Эрнеста – теперь, когда она знает, что он и Марта были вместе всего две недели назад. Коснувшись рукой перламутровых пуговиц на платье, Файф замечает, что их чем-то раздавило в чемодане. Острые, холодные осколки. Почему-то от этого подступают слезы.

– Эрнест? – кричит она, стоя на верхней площадке лестницы.

– Он уехал, мэм, – откликается снизу Изобел.

Файф швыряет платье обратно в шкаф. Небо снаружи плотно укутано одеялом туч. Спустившись на кухню, Файф наливает себе джин-тоник под молчаливым взглядом кухарки. Ей незачем объясняться: Изобел ни о чем не спрашивает. Ну почему эта женщина никогда с ней не разговаривает? Прислуга в этом доме относится к ней просто возмутительно!

Файф со стуком ставит бокал на столешницу, бросается к каретному сараю и барабанит в дверь кабинета. Ответа нет. Файф все равно врывается внутрь. На полу мусор: лотерейные билеты, упаковочная бумага вперемешку с забракованными набросками. Черная блестящая машинка напоминает кошку, грациозно изогнувшую спину. На полках – книги. Не стащить ли какую-нибудь с дарственной надписью? Поделом будет бедняжке Несто! Или взять его пьесу и выбросить в окно кошкам, или позвонить Куццемано – пропадай все пропадом! Собственно, где гарантия, что Хэдли не поступила точно так же? Что, если история об украденном саквояже была искусной ложью и сочинения Эрнеста просто отправились в мусор? Эрнест может довести любую женщину, и та захочет проучить его как следует.

Рядом с пишущей машинкой – аккуратная стопка бумаг. На первой странице напечатано название – «Пятая колонна». Перевернув верхний листок, Файф видит лишь три слова на следующем. «Ну вот и все, – думает она. – Он разбил мне сердце».

Марти с любовью, – вот что там написано.

Зеркала наверху в ванной дробят и множат ее лицо. Она кажется себе маленькой девочкой, окруженной бесплотными двойниками. Бесчисленное множество обманутых женщин смотрит на нее темными горестными глазами. Короткие волосы, черные, как рубероид, делают лицо еще белее. Подступает головная боль. Несто! Она всего лишь хочет получить назад своего мужа! Если его не будет рядом, она убьет себя… или его. Файф берет таблетку снотворного и глотает не запивая. Только бы ни о чем не думать. Держась за холодный край раковины, она пытается устоять на ногах в бесконечном хороводе – она сама, Марта, Хэдли – чертова карусель жен и любовниц, рой фальшивых улыбок, бледной кожи и влажных щелок, ждущих Эрнеста.

Файф гасит лампы в комнате. «Бум, бум, бум», – стучит в голове. Простыни кажутся тяжеленными. После дневной грозы вечер скользит в душистые сумерки. А ей хочется серого парижского неба с его пепельными облаками, что сыплют на город дождь со снегом. Хочется, чтобы ее брак не развеялся как дым этой душной июньской ночью, наполненной сладковатым банановым ароматом, проникающим сквозь ставни, и шелестом крыльев насекомых, бьющихся о москитную сетку.

На следующий день Файф ищет листок с посвящением, но на столе его уже нет. Вечером они ужинают в ресторанчике Томпсонов: лангусты, жареные бананы, кубинский хлеб. Ночь роскошна, но Файф ощущает себя чужой. Вид у Эрнеста озабоченный. Будь моим навсегда. И дата: 27 мая 1938 г. Файф протыкает лангуста ножом и медленно жует. В ту ночь, впервые со дня своего возвращения, Эрнест ложится спать в комнате сыновей.