Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй

– Барашек, пойми, в душе каждого есть свои темные закоулки. Глубоко-глубоко. – Мэри пыталась хоть немного успокоить его.

– Я просто отчаявшийся старик.

– Ты совсем не старый. Как бы я хотела помочь тебе!

Несколько месяцев спустя как-то утром она обнаружила Эрнеста в тамбуре. Он сидел там в клетчатом халате, уложив на колени ружье, точно больную собаку. Мэри сказала, что очень любит его, что его парижские очерки великолепны и что множество людей во всем мире их ждут не дождутся. На подоконнике лежало два патрона. Она говорила и говорила. Об ужине, который собирается приготовить ему в этот вечер, о новых книгах, которые должны доставить на следующей неделе, о том, как чудесно будет их прочесть. Наконец Эрнест медленно протянул ей ружье. Должно быть, с тех пор она в тамбуре не была. До того утра. Июльские газеты вспыхивают первыми. От них поднимаются разноцветные языки пламени, потом начинают дымиться сучья. Костер разгорается, яркий и жаркий. Скелетики мышей и засохшие тараканы пощелкивают в огне. «Праздник, который всегда с тобой», с улыбкой думает Мэри.

Но, возможно, у Эрнеста закоулки души были темнее, чем у большинства людей. Что, если эта темнота в какой-то миг поднялась изнутри и затопила ему и горло, и мозг самыми черными чернилами? Человеку просто не выжить в такой тоске и безысходности. Пожалуй, Эрнест сам решил уйти, думает Мэри, глядя, как огонь превращает страницы в черный пепел. Он любил ее, но просто не мог больше жить.

Огонь разгорается сильнее, так что приходится отойти подальше. Пламя такое, что можно жарить каштаны или маршмеллоу, устроить настоящий праздник – фиесту. Эрнесту бы понравилось. Уж кто-кто, а он знал толк в хороших вечеринках!

Она думает о Гарри Куццемано и о его письмах. Он тоже бросит их в огонь, где-то там, где он живет. Как самоотверженно он искал саквояж своего героя. Мэри вспоминает его слова, сказанные сегодня: «Саквояжи, потерянные романы, стихи».

И тут ее как током ударяет. Откуда Куццемано знает о потерянных стихах? В курсе, кроме Эрнеста, были двое – она сама и Марта. Мэри вспомнила, как улыбнулась горничная: «Не волнуйтесь, мадам, мусор из „Ритца“ в Sûreté не попадает». Что, если Куццемано и в самом деле подкупил девчонку, как утверждал Эрнест, и тот кусок туалетной бумаги до сих пор хранится у него дома? Что ж, пусть там и остается. У Мэри уже нет сил сердиться. «Прошлое… – думает она, глядя, как костер пожирает последние газетные листки, – прошлое теперь в прошлом».

Ветки, журналы и газеты уже догорели в глубине сада, и ничто не нарушает ночной тишины. Мэри принесла в дом запах дыма. На кухне пусто. В гостиной по-прежнему стоит поднос с печеньем; на полу, там, где несколько часов назад сидел Гарри, валяются крошки.

Мэри идет в кабинет. Достает из бюро ключ от сейфа. Открывает стеклянную дверцу шкафа и ставит металлический ящичек на стол. Что она сейчас увидит? Что, если просто отнести его вниз и бросить в огонь, так и не узнав, что в нем? Но так поступить она не может.

Крышка поднимается сама, стоило повернуть ключ в замке.

Внутри не совсем то, что она ожидала.

Сверху лежит одна из книг Марты – «Я видела это горе», со штампом магазина «Шекспир и компания». К форзацу приколота ее фотография, на обратной стороне которой Мэри обнаруживает посвящение. Хотя чернила уже порядком выцвели, надпись удается прочитать: «Несто, будь моим навсегда». Датировано маем 1938 года, Эрнест, надо думать, был еще женат на Файф. Под книгой Марты – письмо Файф в Мадрид. «Приезжай скорее, мой милый, твой кабинет готов, а в кладовой полно еды».

В глубине сейфа обнаруживается стопка писем – переписка Хэдли и Файф. Как Эрнесту удалось раздобыть их? Так странно видеть строчки бывшей жены, адресованные женщине, которой уже нет. «Я написала ей, что она может приехать сюда, если хочет, – было бы весело для tout le monde , если бы ты, и я, и Файф провели лето в Жуан-ле-Пене». Письма летали туда-сюда, хотя, надо сказать, Файф все же писала больше, пока переписка наконец не оборвалась. Наверное, так всегда происходит, когда муж сбегает от жены к ее лучшей подруге.

В самом низу лежит альбом – книга жен. На каждой фотографии позади супругов призраком маячит следующая жена. В каждое десятилетие свой триптих.

Мэри уже собирается захлопнуть сейф, когда вдруг осознаёт, что в нем нет ничего от нее. Она идет в спальню, берет платок, сбрызгивает духами. Потом отрезает локон – белокурые волосы с годами стали пепельными, – перевязывает лентой. Достает вырезку – свою лучшую статью времен работы в «Тайм». Именно тогда, в военном Лондоне, Эрнест протянул ей апельсин в ресторане на Шарлот-стрит – чем положил начало их совместной истории. Эти вещи она оставит ему – они тоже станут наследием Эрнеста.

Уже потом, спохватившись, она находит в кабинете фотографию Эрнеста на рыбалке. На ней он такой счастливый: широкие плечи, широкая улыбка. Он вглядывается в неподвижную водную гладь, высматривая серебряный отблеск хвоста марлина. Быть может, он всегда желал именно этого: покоя. Покоя как прелюдии ко сну. Мэри кладет фотографию в сейф. Так странно видеть Эрнеста в одиночестве.

Чтобы закрыть металлический ящик, Мэри приходится утрамбовывать его содержимое. «Эрнест, – думает она, – многовато все-таки у тебя было жен». И улыбается, едва не смеется от этой мысли.

Мэри курит на террасе, рядом – бокал вина. Она ждет, что олень снова пройдет по ее саду своей величавой поступью. Со склонов время от времени доносится вой койота. Деревья уже почти облетели – скоро придет зима, и снег укроет землю белым одеялом. «Всего сильнее осень он любил» – вот что она написала на его могильном камне, там, в зарослях ивы и осины.

Окурок, прочертив дугу в темноте, падает в траву.

«Ну вот и все» – подумала она давным-давно, когда тонула в темных водах того озера в Миннесоте. Быть может, именно так подумал и Эрнест несколько месяцев назад, когда в последний раз шагнул в тамбур ранним июльским утром. «Ну вот и все, – должно быть, подумал он. – Кончено с этим миром».

Эта книга – художественное произведение, не претендующее на историческую достоверность. Чтобы ознакомиться с подлинными биографиями жен Хемингуэя и других женщин, упоминающихся в этом романе, стоит прежде всего обратиться к работе Бернис Керт «Женщины Хемингуэя» (Berenice Kert. The Hemingway Women).

Историю Хэдли Ричардсон, первой жены Хемингуэя, довольно подробно описывают Джойя Дилиберто в биографии «Париж без конца» (Gioia Diliberto. Paris Without End), и Элис Соколофф в книге «Хэдли: первая миссис Хемингуэй» (Alice H. Sokoloff. Hadley: The first Mrs. Hemingway). Элис в свою очередь основывалась на серии интервью с Хэдли Хемингуэй Маурер, записи которых можно прослушать на сайте www.thehemingwayproject.com. Первому браку Хемингуэя также посвящен роман Полы Маклейн «Парижская жена» (Paula McLain. The Paris Wife).